Тут уместно вспомнить высказывание известнейшего музыкального критика по поводу скандальной ситуации с бегством за 15 минут до выхода на сцену одного известного пианиста, который должен был солировать в Третьем фортепианном концерте Рахманинова. Положение спас другой пианист, находившийся в зале по приглашению организаторов концерта, который вышел и без репетиции великолепно исполнил сольную партию. Тогда-то Норман Лебрехт и заметил – что в Москве всегда найдётся в зале пианист, который сможет выйти и сыграть Третий концерт Рахманинова. И он был недалёк от истины.

Не перечислить всех талантливых пианистов, выступающих в наши дни в Москве, – это займёт слишком много времени и места. Есть среди них и молодые, и не очень. Но даже на этом блестящем фоне несколько имён выделяются своей яркостью.

Среди таких имён – Сергей Кузнецов, который не перестаёт радовать публику не только мастерством, но и продуманным построением программ. Это справедливо и по отношению к последнему по времени его выступлению в дуэте на двух роялях с петербургским пианистом Петром Лаулом. Играли они 17 октября 2014 года в концертном зале Российской академии музыки им. Гнесиных в рамках абонемента Московской филармонии.

Дуэт С. Кузнецов – П. Лаул

Программа концерта:

Брамс – Соната для двух фортепиано фа минор, ор. 34b;
Шуберт-Прокофьев – Вальсы для двух фортепиано (1923);
Прокофьев-Плетнёв – Сюита из музыки балета «Золушка».

Это второе выступление дуэта С. Кузнецов – П. Лаул в Москве. Первое состоялось почти точно год назад, в этом же зале. К большому сожалению, я не сумел быть на том концерте и слушал его только в записи. Но и по записи можно было понять, что новый дуэт – явление далеко не ординарного порядка.

В целом весь концерт 17 октября произвёл ошеломляющее впечатление, начиная с точного выбора сочинений и последовательности их исполнения.

Второе, что меня восхитило, – совершенно оркестровая фактура звучания фортепианного дуэта. О совершенстве пианизма С. Кузнецова и богатстве его фортепианной палитры писано уже немало, и не только мною. П. Лаул составил ему достойную компанию.

Музыка этой сонаты Брамса развивалась в три этапа. Написана она была как Струнный квинтет с двумя виолончелями (ноты не сохранились). Потом появился вариант для двух роялей, исполненный в рецензируемом концерте, и, наконец, Фортепианный квинтет – ставший одним из самых популярных сочинений Брамса. В этом-то и крылась главная сложность для исполнителей.

И Сергей Кузнецов, и Пётр Лаул играли в этом фортепианного квинтете неоднократно. Не сомневаюсь, что у исполнителей возникало искушение попытаться имитировать звучание струнных. Но они успешно противостояли ему. Соната для двух роялей Брамса прозвучала как совершенно самостоятельное сочинение.

Во время исполнения первой части сонаты мне показалось, что первый рояль, на котором играл Лаул, звучал несколько резче, нежели второй у Кузнецова. В дальнейшем ходе концерта это различие пропало. Я полагаю, что явление объективного характера, и вот почему. Когда я прослушал свою запись концерта, то после первой части так и не смог узнать, кто из них на каком рояле играл. И такого взаимопроникновения в манеру звукоизвлечения партнера они достигли всего за два дня совместных репетиций!

Во время концерта со мной произошел довольно редкий для меня казус: где-то со второй части сонаты Брамса я поймал себя на том, что меня настолько захватила стихия звучания, созданная пианистами, что я перестал оценивать чисто техническую сторону исполнения и анализировать отдельные детали интерпретации, а погрузился в саму музыку, оказался на её пиру, перестав замечать некоторые мелкие шероховатости, неизбежные в живом исполнении. При прослушивании записи я их, конечно, заметил, но не хочу даже упоминать о них, потому как общее колоссальное впечатление от этого концерта гораздо важнее поиска мелких технических «блох».

В целом Соната для двух фортепиано Брамса была сыграна весьма романтично, крупно, масштабно, мощно – и при этом чрезвычайно красивым и разнообразным звуком. Больше всего в сонате меня впечатлило Poco sostenuto в финале. Оно оказалось медитативным и весьма пластичным, но при этом очень органично перешло в Presto non troppo.

Очень интересно было слушать прокофьевские транскрипции вальсов Шуберта, которые вероятно вообще редко исполняются – я так услышал их впервые. Особый респект дуэту за это знакомство. Да это и не совсем вальсы, а скорее танцы. Они сделаны ещё молодым Прокофьевым в 1923 году довольно свободно, динамично и смело – в частности, за счёт того, что убраны обычные шубертовские повторы. Получилось по-прокофьевски лаконично. Вероятно, он сделал эти транскрипции для собственного исполнения. В интерпретации дуэта Прокофьев с его терпкими гармониями, на грани свойственной ему в те годы склонности к музыкальному хулиганству, воспринимался наравне с изначальным Шубертом.

Прокофьевская транскрипция стала мостиком между Брамсом и самим Прокофьевым, ставшим материалом для транскрибирования собственного сочинения. В первую очередь нельзя не сказать, что сама по себе транскрипция Плетнёва – сочинение блестящее. Но и исполнено оно было Кузнецовым и Лаулом не менее блестяще. С моей точки зрения, эта интерпретация не уступает авторской записи (с Мартой Аргерих за вторым роялем). Но тут неизбежна поправка на впечатления от живого исполнения. Здесь рояли звучали ещё более оркестрово, чем в сонате Брамса. А вдобавок очень изобразительно и театрально.

На бис музыканты великолепно исполнили четырёхручный Военный марш ми-бемоль мажор Шуберта и Тарантеллу Д. Шостаковича для двух роялей.

Владимир ОЙВИН, «Новости музыки NEWSmuz.com»