Государственная симфоническая капелла России

20/10/2014 - 15:56   Classic   Концерты
Пылают огнём станицы и сёла, бесчинствуют вооружённые отряды, гибнут мирные жители, страшная трагедия, настоящая гражданская война кровавой рекой разлилась по украинской степи – Донбасс охвачен ненавистью и противостоянием одних против других, причём обе стороны – это местные жители, ещё совсем недавно мирно сосуществовавшие на этой земле…

Что это? Последние сводки из Новороссии, где продолжается братоубийственный внутриукраинский конфликт, в ужасе которого люди пребывают последние полгода? Отнюдь: это опера великого русского композитора Сергея Прокофьева, уроженца Донбасса, написанная более семи десятилетий назад совсем о других событиях, о другой войне. Но как же остроактуально она звучит сегодня! Полное впечатление, что Прокофьев, чьё имя носит разбомбленный ныне аэропорт в Донецке, обращался не только в прошлое, но предвидел кровавые события наших дней на своей малой родине…

У оперы «Семён Котко», написанной по повести Валентина Катаева «Я – сын трудового народа», непростая судьба. Созданная композитором по возвращении в СССР из долгой эмиграции, она воспевает нового, советского человека, новые для тогдашней России порядки – коммунисты представлены здесь исключительно положительными героями, а противостоящие им кулаки, беляки и немцы – исключительно отрицательными, на первый взгляд, опера не имеет полутонов, а характеристики героев предельно прямолинейны. За это она получила у фрондирующей интеллигенции ярлык «идеологической», конъюнктурной, написанной по заказу ВКП(б), хотя известно, что сам Прокофьев был очень увлечён темой, работал с энтузиазмом, и ни о какой ангажированности речи быть не может. Имеющий уши, да услышит это сам – музыка произведения столь искренна и выразительна, что едва ли у кого-то после прослушивания повернётся язык назвать оперу «датской».

Несмотря на советский позитив, несчастливая доля выпала «Котко» с самого начала: Всеволод Мейерхольд, готовивший её мировую премьеру в Театре Станиславского, попал под каток репрессий, а опера, поставленная вместо него Серафимой Бирман в предвоенном 1940-м быстро сошла со сцены. На первой сцене СССР «Котко» появился только в начале 1970-х, уже совсем в другую эпоху, причём Борису Покровскому оптимистичный прокофьевский финал показался чрезмерным и в его версии опера заканчивалась трагически. Этот спектакль Большого театра имел сильнейший вокальный состав (Атлантов, Вишневская, Милашкина, Образцова, Касрашвили, Эйзен, Мазурок, Решетин, Масленников и др.) и с успехом был показан в миланском «Ла Скала», однако тоже не оказался долгожителем. Следующее обращение к «Котко» состоялось уже в постсоветскую эпоху и это отразилось на постановке самым неприглядным образом: спектакль Юрия Александрова в Мариинском театре (2000 год) мастеровит и увлекателен, но имеет мало общего как с оперой Прокофьева, так и с повестью Катаева – фактически это «“Котко” навыворот», поскольку позитивные персонажи превратились в нём в негативных и наоборот, а финал подан в апокалиптических тонах торжества сталинизма, что вообще-то к сюжету не имеет ни малейшего отношения. Валерию Гергиеву очень хотелось поставить на сцене своего театра всего Прокофьева, все его оперы, а адекватное воплощение советской тематики в конце либеральных 1990-х виделось только в отрицательном, обструкционистском ключе – никак иначе.

«Семен Котко»
«Семен Котко»

Идея обратиться вновь к этой опере у худрука Государственной симфонической капеллы России Валерия Полянского появилась в связи с печальным юбилеем 2014 года – столетием с начала Первой мировой войны, хотя события «Котко» повествуют уже об окончательной фазе империалистической бойни, точнее – о гражданской войне в России, показанной через трагедию южнорусской действительности. Концертное исполнение состоялось в Москве дважды – в июне в Театре Российской армии и в сентябре на Новой сцене Большого театра – и его можно отнести к формату semi-stage, поскольку здесь есть элементы полноценного спектакля – выразительные видеопроекции, бутафория и реквизит, выстроенные отношения между поющими персонажами. Полянский и его коллектив не пошли по пути актуализаторского переиначивания сюжета: они дают «Котко» в первозданном виде, не стесняясь советской тематики, осанн Ленину и большевистской партии, оптимистического финала.

Интерпретацию капеллы можно назвать эталонной: мощные хоры и впечатляющие симфонические картины спеты и сыграны виртуозно и с необходимым эмоциональным посылом – получилась выразительная, в микеланджеловском стиле ренессансная фреска о великом социальном надломе. Опусы двадцатого века – от Стравинского до Шнитке – у маэстро получаются особенно впечатляюще, кажется, он как никто другой чувствует нерв той многотрудной эпохи и её звуковой контекст. Тяжелейший музыкальный материал подан так, что труда, титанических усилий не чувствуется совсем – музыка течет естественно, на одном дыхании, трагические сцены органично контрастируют со светлой лирикой, жанрово-бытовыми зарисовками малороссийской среды.

Олег Долгов
Олег Долгов

Прекрасно подобран состав солистов, в котором – сплошь узнаваемые лица, те певцы, с которыми Полянский традиционно работает уже на протяжении не одного сезона. Ярким, харизматичным вокалом радует Олег Долгов в титульной роли вернувшегося с войны солдата Котко. Сочное меццо Ксении Дудниковой рисует запоминающийся игривый образ его сестры Фроськи. Основательный, тембристый бас Андрея Антонова преображается и выдаёт колоритные своей характерностью, «зловредные» интонации кулака Ткаченко. Светлой лирикой наполнила свою партию Анастасия Привознова (Софья), а Анна Пегова сумела найти необходимые трагические краски в своём нежном сопрано для драматической партии Любочки. Руслан Розыев (Ременюк), Александр Алиев (Царёв), Максим Сажин (Ивасенко), Евгений Либерман (Клембовский) и др. выразительны и точны в создании непростых образов участников великого противостояния.

«Семен Котко»
«Семен Котко»

Усилиями Госкапеллы фактически состоялась реабилитация этого опуса, незаслуженно принижаемого в течение многих лет. Гениальность партитуры очевидна от первой до последней ноты, а такие фрагменты, как, например, увертюра или сцена казни и пожарища с безумием Любки – шедевры исключительной силы, редкие по своему воздействию, с которыми мало что может сравниться в мировой музыкальной литературе.

Александр МАТУСЕВИЧ, «Новости музыки NEWSmuz.com»