Сразу подумал, что отдыхающие одесситы включили магнитофон. Несмотря на утро, горожане потянулись в выходной день на море, где-то даже успели развернуть мангалы и жарили шашлыки. Прислушался – нет, живая музыка. Еще больше напрягся, всматриваясь в человеческие точки на вершине горы. Отчетливо с порывами ветра слышу голос Сергея Михалка. Вскарабкался на гору – точно он, лидер группы "Ляпис Трубецкой" и новой группы Brutto.

Оказалось, в Brutto гитаристы – одесситы. И музыканты с утра пораньше над морем снимали видео для нового клипа. Возбужденные неожиданной встрече мы отметили 9 мая дружным и громким "Жыве Беларусь! и Героям слава!" и несколькими брутальными селфи. Потом спрятались с Михалком в небольшом кафе и 2 часа проговорили, - пишет Павел Шеремет для «Украинской правды».

Михалок это – термоядерный реактор. Он говорил напористо, четко, чуть не сломал стальную ложку, и на мои осторожные вопросы отвечал так громко, что все напоминало митинг на площади, а не интервью.

31 августа 2014 года на последнем концерте культовой группы "Ляпис Трубецкой" ее создатель и безусловный Сергей Михалок объявил о том, что проект закрыт. Через сутки появилась "Бригада Революционного Угара и Творческого Отпора имени Орнеллы Мутти" – группа Brutto, и еще через 2 недели вышел ее первый альбом Underdog.

Появление Brutto многочисленных поклонников Михалка если не разочаровало, то сильно озадачило. Это группа не веселых и пьяных музыкантов-панков, а банда качков и хулиганов. Чего стоит только, что одним из солистов стал чемпион-тайбоксер Виталий Гурков. "Поющие гантели" – так поначалу прозвали новый проект злобные критики. Михалок объяснял, что его новый проект про СОЖ – "свободный образ жизни", а критики упорно видели в нем только ЗОЖ – "здоровый образ жизни и физкультуру". Но очень быстро Михалок доказал, что спорт и музыка совместимы. И песня "Гарри" сейчас в Украине вызывает такой же эффект, как и "Воины света".

В Беларуси проекты Михалка традиционно под запретом. Не удалось выступить даже с одной композицией на спортивной арене перед хоккейным матчем "Динамо" в Минске. В России Brutto успела дать всего 4-е концерта, прежде чем окончательно попала в список вражеских групп, пропагандирующих "Майдан".

Сергей Михалок вынужден был перебраться жить в Киев, и недавно Brutto проехала по всей Украине с успешным туром. Правда, за фотографии с бойцами полка "Азов" какие-то злопыхатели сорвали концерты группы в Германии, обвинив их в пропаганде фашизма. Инцидент, к счастью, практически исчерпан, и осенью Михалок с товарищами отправится в Германию.

Если "Ляписы" были однозначно белорусской группой, то про Brutto этого уже сказать нельзя. В команде есть, например, Лэфт – одесская звезда хардкора из группы Homesick и одессит-гитарист Петр.

Brutto уже записала новый альбом, который официально представит в сентябре. Разговор с Сергеем Михалком получился неожиданным, не таким эпатажным и скандальным, как все привыкли, хотя слова х*й и бл**ь в нем встречаются регулярно.

– Поразительно. Одесса, 9 мая. Два белоруса случайно встречаются на берегу моря и разговаривают.

– Это не случайно. Это значит, нас привели сюда.

– Белорусов разбросало по миру. Ты не потерялся между Беларусью, Россией и Украиной?

– А мы с тобой сейчас в Беларуси. Вот я вижу, что это – Беларусь, я ее такой вижу. И она такой будет. Просто нужно понять, что те наши, настоящие люди еще не построили свою коммуникацию.

Brutto – это первая, небольшая, может быть, моя личная коммуникация, когда я хочу с такими белорусами идти, жить рядом с такими белорусами, которые отвечают за свои поступки и готовы физически и морально в нужную минуту помочь. Они – хорошие товарищи, которые понимают, что свой личный подвиг, личный рекорд – это и есть главное предназначение человека.

Brutto воспевает личный рекорд. Я не говорю, что все должны сделать что-то мегагалактическое, что мы все рождены Гераклами, нет. Вопрос в одном – поставь свой хотя бы личный рекорд.

– У вас только что закончился большой и долгий тур по Украине. Проехались с Brutto, кажется, по всем украинским городам. Какие впечатления?

– Я не видел присутствия властей, вообще нигде. Не было министерств, ведомств и бесконечных согласований. И при этом все было круто.

В России, в Беларуси я их всех видел и знал. Есть государства, которые ко всему хотят иметь отношение, даже к музыке. В Украине я никого из чиновников не видел, и при этом все работало хорошо.

Плюс, конечно же, та публика, которую я сейчас вижу на концертах Brutto. Я вижу очень много активных людей, которые не просто живут чем-то революционным, они поняли, что революция – это единственная возможность жить по-настоящему всегда. Что революция – не просто переворот, чтобы кого-то свергнуть с тумбы и забраться самому туда, а революция – это неизменно и незыблемо. Они такие сейчас здесь – горящие глаза, очень яркие, много ребят, прошедших АТО, много активной молодежи. Я с ними разговариваю, и каждый что-то делает.

Я не видел пессимистов и людей, которые готовы уехать на Гоа. Не видел! В России и Беларуси всегда я встречал очень много людей, которые говорили: "Та, наш бардак, я вот на Гоа собрался". Эти говорят: "Я буду здесь!" И поэтому для меня, для человека с анархическим мировоззрением, наконец-то слово "патриотизм" не стало шаблонным и формальным. Вот украинский патриотизм сейчас со словом "священный". И многие мои песни я сейчас пою искренне, от души, и вижу, что это – священный огонь, они про то, что происходит сейчас.

Украинцы знают, о чем я пою. Они знают, что такое "крепкий молот в руке". Они это видели. Видели эти огни. Мои ветряные мельницы эти люди видели воочию. Мое артистическое донкихотство, мой творческий и романтический эпос многие здесь реализовали. И в Украине такой мощный обмен энергией. Поэтом на "Воинах света" я говорю, что эти песни для вас, эти песни про вас, спасибо за вдохновение. "Эти песни для вас", – я мог сказать и в России, но не мог – "эти песни про вас…".

Я сейчас не играю концерты ни в России, ни в Беларуси. И по-прежнему мы самая популярная панк-группа в России и в Беларуси. Потому что Brutto – это группа еще и прямых действий. Все понимают, о чем мы поем. И все видели, что мы можем и словом, и делом отвечать. Мы были на Майдане. Если нам срывает башню, то мы и деремся.

– То есть со сцены прыгнуть и дать в морду наглому фанату, как это произошло на концерте в Полтаве, – это не режиссерский ход?

– Какой режиссерский ход? Я похож на идиота? Ты понимаешь, сколько бы стоило денег снять такую постановку?

Самое смешное, что перед концертом я сидел и час говорил пацанам, что у нас теперь новый код – мир. Потому что уже была песня "Адидас":

Хочешь больше слов?
(Больше слов!)
Считаешь, в словах дело?
(О-О-О!)
А я пи***ть не готов!
(Не готов!)
С каждым пи****вым телом!
(О-О-О!)
Припев: Иди на**й
Коротко и ясно
Иди на**й
Пацаны согласны!

Вокруг нас стало много агрессии, некоторые люди стали нас уже бояться. Скоро родители перестанут пускать детей на концерты, потому что много боевого контекста, но боевого по-настоящему. Я в Полтаве сидел и перед концертом говорил: "Все, ребята, теперь дзен, спокойствие, мы ни на что не реагируем, ни на какие провокации". И это было уже после фотографий с бойцами "Азова", всяких идиотских запретов.

И вот – концерт. Как я могу смириться с тем, что стоит пьяный, большой человек, выше всех на голову и требует моего внимания в переполненном зале, мне тычет факи, водит большим пальцем по горлу? Я бы выдержал песню любую, Underdog, поскакал бы. Я видел столько всего на свете, я готов все на, что угодно. Но я пою песню "Гарри", рядом стоят люди, которые не видят, что он делает. Он воспользовался тем, что фанаты в этот момент – у них там есть такой флешмоб во время "Гарри", когда они садятся на пол – и они его не видели, ему же, кстати, повезло. Они бы его от***дили. На наши концерты такие пацаны ходят, что пиз**ц. Я, может, спас ему жизнь.

Я пою "Гарри" и у меня начинают колени дрожать. Потому что я испытал дикий ужас от того, что все видят, что он мне показывает фак, а я не знаю, что с этим делать. Если бы прыгнул Огурец или Бразил, то его бы увезли в больницу. И я испытал страх, глубокий страх, что я пою "Гарри", в зале – бойцы АТО стоят, смотрят, у кого-то глаза слезятся. Это же не просто песня, она же про то, что происходит… От нее идет дрожь. И у меня начали колени дрожать.

Я очень испугался. И от этого страха потерял контроль. Я что-то просчитывал? Я даже не успел микрофон отдать. Я его не знаю, не видел его лица, я просто видел, что он больше других. И меня сняли, когда я уже топтал его. Я боксом занимаюсь пять лет, но я его даже кулаком не смог ударить. Дрался, как на улице. Когда меня уже вытащили на сцену, я про него ни слова не сказал, и продолжился концерт.

Где-то во мне живет эта дикость и ярость. Иногда она мне спасала жизнь. Я не горжусь этим поступком, я не говорю, что молодец. А может, он на что-то обиделся, подумал, что мы зазнаемся, или он не поддерживает эту позицию, или просто пьяный? Он вообще, может, не слушал, что к чему. А может, он думал, что факи – это поддержка меня. Я поборолся со своим страхом. Мне нужно иногда свой страх убирать.

– А "Гарри" – как бы песня про качалку, а оказалось песня про жизнь, про память, про погибшего друга…

– Раньше спрашивали – кто Brutto? Это "Гири", гантели? (Смеется) Сейчас это – "Гарри", первая наша народная песня.

– Когда я слушаю "Гарри", то у меня комок в горле. Потому что когда еще представляешь контекст: Украина, война, молодые парни…

– Потому что она не эфемерна, она реальна. Она больше даже про то, что когда я на Майдан приехал, я увидел тех ребят, которых очень долго считали маргиналами: хулиганы, спортсмены какие-то. В обществе про них обычно говорят: "Ну, ерундой занимаются, чё они там дерутся". Но в трудную минуту, в момент революционный именно они стали флагманом. Они, оказывается, единственные, кто мог противостоять по-настоящему настоящему злу. Они знали, как с ним бороться. Они его не боялись. Они физически (не метафизически, не морально, не идеологически) противостояли, они знали как драться с ментами, что нужно делать и что к чему.

– Ты не ожидал, что "Воины света" станут гимном Майдана?

– Ну конечно, нет. "Воины света" я написал в Доминикане…

– …лежа на пляже?

– Да, глядя на голубых китов, вспоминая капитана Блада. Все мои юношеские, романтические книги и все, что мне нравилось в пиратах – их первые анархические республики. Какая-то джентельменская договоренность: этих не трогаем, делим добычу, вместе идем туда-сюда. И это все там, в Карибском бассейне. Поэтому я такую песню написал.

Борьба как единственно возможный путь поэта и артиста. Что нужно романтизировать? Донкихотство. И придумывать ветряные мельницы.

"Воины света" – это патетический гимн. Он обо всех: о маленьких людях революции, о больших людях революции, о единстве, о большом обществе, о том, как коллективный кретинизм, который в большинстве случаев побеждает, когда появляется страх, агрессия, еще что-то, вдруг переродился в коллективное созидающее начало. Превратился в громадную силу, которая просто разбила…

Для меня Майдан всегда был Давидом. Он всегда был маленьким. А система – Голиафом. Всегда!

Поэтому я как старый партизан всегда знал, что в партизанской войне: ударил исподтишка – убежал, никогда не выходить на открытые столкновения. Это моя позиция, это тактика партизанской войны.

Чтобы не было громадного отряда, соединения, с тёлками, коровами, козами и обозом. Иначе тебя идентифицируют, прямой наводкой ёб**т и пиз**ц. А тут получилось, что маленький Давид разросся, показал такую мощь, что разбил Голиафа. И голиафы оказались не голиафами, а големами, потому что у них не было никаких скреп между собой.

– Я помню ваше выступление на Майдане. У меня сложилось впечатление, что оно было осторожное…

– Осторожное – неточное определение. Во-первых, вечером был концерт. Во-вторых, я под названием "Ляпис Трубецкой" с эпосом "Яблонь", с моими похождениями, попадая в настоящую, героическую ситуацию, где реальные слезы, кровь, где реально вершится история, всегда чувствовал себя неловко.

"Ляпис" изначально – это театр абсурда и это театр комедиантов, как и создавался. Это театр пародий. Да, там есть панковская основа, но это комический театр. А "Ляпис" последних лет приобрел уже серьезную основу… Но название оставалось старое.

Я всегда чувствовал себя неловко, когда рядом появлялись оппозиционные лидеры или какие-то политики реальные подходят, или серьезные журналисты, или люди, которые воевали – настоящие, не ряженые. И когда они со мной говорят как с равным, я всегда себя чувствовал неловко. Я революционер, но все-таки творческий. То есть я ближе к ситуационистам. Я не веду политической борьбы, у меня нет политического противника, я не занимаюсь политикой.

С другой стороны, это мне не мешает выходить из контекста времени здесь и сейчас, соответствовать важным постулатам, выходить и иногда предчувствовать и быть как мои любимые авторы Филипп Дик или Брюс Стерлинг. Это – киберпанк. Поэтому многие песни сбываются, потому что реальность Киева я увидел за несколько месяцев до этого в Москве, а реальность Москвы я увидел за несколько лет в Минске, а будущее Киева я увидел в Вильнюсе за какое-то время до основных событий. Когда ты ездишь, особенно в нашей консерве, на обломках империи, ты попадаешь в разные эпохи: иногда ты попадаешь в прошлое, иногда – в будущее.

Мы сейчас сидим в Одессе, в Украине, и это уже будущее Минска. И в этом месте уже больше Вильнюса, Праги, больше Германии, чем Сыктывкара и Кемерово.

– Ты пытался жить в Москве, адаптироваться там. Половину жизни прожил в Минске. Сейчас живешь в Украине. Есть разница в народе – белорусском и украинском? Или все люди одинаковые, просто обстоятельства иногда заставляют вставать то на светлую, то на темную сторону?

– Разница есть. Даже в своем цинизме громадная разница. Наши про Украину: "Когда там что-то изменится, когда они все-таки что-то сделают?". Наши все смотрят, какой сейчас закон Лукашенко примет, заденет это их или нет. Украинцы в некоторые моменты говорят: "А мы будем делать сами". Таксист мне говорит: "Я работаю таксистом, я сам живу". У них больше ощущения того, что они сами могут что-то изменить. Сами!

Украинцы готовы больше брать ответственность за свою жизнь, чем россияне и белорусы. Я не слышал от них коллективного недовольства кем-то. Вот в чем громадная разница.

Коллективное недовольство белорусов кем-то я видел, коллективное недовольство россиян кем-то – тоже. У украинцев есть коллективное недовольство к агрессору, тем, кто на них напал. Есть Лесь Подервянский, который сказал "От**битесь от нас". Но я не видел коллективного недовольства венграми: "Бл**ь, вот эти венгры!" Или кем-то еще. Я не видел этого. Но при этом они боевые! И в этом – европейский подход: "Я здесь живу, буду заниматься своими делами, не чипайте меня, мы здесь все сделаем". Мы в Одессе живем, мы в Одессе сделаем все класс. Там сделаем ресторан, там еще что-то, мы работаем, мы мутим, пятое-десятое. В этом смысле достоинство и гордость как громадная ответственность за свою собственную жизнь. Вот это – Украина.

Поэтому их стихийное может перерасти в созидательное. Поэтому на Майдане – и белорусы, и грузины. Они приехали и были восхищены. Ты что не видел, как это было круто? И даже сейчас я вижу, что страна в этом плане на подъеме…

Что мне еще нравится – моряки тут возвращаются и рассказывают, что вот там классно, там красиво, там здорово. А белорусы вечно приедут из Европы и давай хаять – там очереди, там то, там сё. Россияне все время кем-то недовольны. Они все кем-то недовольны. Им подавай, кто виноват в их жизни. То чурки виноваты, то теперь чурки не враги, хохлы виноваты, пиндосы… Главное, что кто-то виноват, только не мы сами. Никакой личной ответственности. Это кто, я что ли сделал? Главное, чтобы не отвечать: "Это не я, это не мы".

И еще важное отличие. В разных странах, разных городах украинцы всегда объединяются – школы национальные, кружки какие-то, газетки печатают, ходят в вышиванках и с венками. Белорусы все разобщены, русские вообще прячутся друг от друга. А украинцы держатся вместе.

– Многих белорусов раздражает в Украине бардак: "Не хватает порядка".

– Пошли они все на х*й! Не понимаю, о каком порядке они говорят. Я никакого порядка не знаю. Я здесь вижу больше порядка во всем.

Слово "порядок" – это когда есть алгоритм действий. Тебе вот сказали, есть правила, своды, по ним надо делать так, даже в беспорядке.

Самоорганизация, договоренность, чтобы было удобно и комфортно – это и есть порядок. А не порядок предполагает кучу каких-то схем и государственное вмешательство.

Янык за что больше всех получил? За то, что государство попыталось быть везде. У украинцев это не прошло. Чем меньше здесь будет государства, как в Европе, тем быстрее здесь будет суперпорядок.

Я не то, что прям воспеваю какую-то власть, я же спорю… "Та наши, бл**ь, тоже, вот ваш батька…", – мне тут все хвалят белорусские порядки. Я говорю: "Ребята, разница громадная в чем? Путин, Назарбаев, Лукашенко и Янукович, они мне или Паше Шеремету, или любому человеку, кто живет в Беларуси, России или еще где-то, достижением каких-то своих мрачных целей угрожают физически. То есть, чтобы достичь своей цели, они готовы разорвать тебя, затоптать танками, прислать бандитов, чтобы ты исчез, они готовы перейти тот Рубикон, который пахнет Данте и кругами ада.

Ну, а человек, который делает шоколадки, или тот же Яценюк – я не вижу в них этого страшного кода. Это уже разница громадная. Они хитрые? Хитрые. Олигархи? Олигархи. Но разница огромная!

Бл**ь, говорят, "главное – чтоб боялись". Ни х*я! Современный политик должен достигать уважения без слова "страх". Что, мы Меркель уважаем потому, что мы ее боимся? Что она страшная? Разве Саркози страшный? И я хочу, чтобы были те, кто не страшные, кто не готов физически всех уничтожать ради своих каких-то мрачных целей. Хитрить со мной? Давай, давай поиграем. В шахматы, поддавки – в это я готов.

Порядок, когда "если ты не с нами, то мы тебя ух**рим" – это не порядок. Поэтому Беларусь, Россия – "ты не с нами, тебе пи**ец". Не президент лично, но он создает среду. Я проездил по России прошлый год, я знаю, что такое нагнетание. Разве Макаревич по-настоящему что-то сказал, он Майдан поддержал, он был на Майдане? Щелкнули пальцем, и он превратился в главного врага. Да он безобидный человек по-прежнему. Вы что забыли? Макар – это тот, кто программу "Смак" ведет. Какой он революционер? Он давно никакой не революционер, да и не был им никогда. Это интеллигентный, московский, образованнейший, талантливый поп-музыкант. Разве ты когда-то воспринимал "Машину времени" как нечто революционное? С Софией Ротару они снимались в фильме "Душа", вот и все. Но создалась такая среда, когда "ты не наш – уе**вай, или с тобой что-то случится, или у**ем".

В Беларуси, когда я говорил слово "геноцид", я имел в виду, что создается такая среда, когда яркий и несогласный, который противоречит, бузит и не вписывается, он должен у***ать.

– Тебе тоже пришлось уехать из Минска из-за твоих высказываний о Лукашенко. Ты не жалеешь, что наехал на Лукашенко?

– В смысле – жалеешь?

– Ну, мог бы не трогать, промолчать…

– Я рад каждой секунде своей жизни. Я рад всему, что делал и делаю. Я совершал кучу ошибок и я совершил много хороших поступков. Но это не мой путь – жалеть. Я сказал то, что в том момент чувствовал.

Меня больше волнует не он лично. Да, я вижу его код, кто он и что он. По большому счет, у всех у нас главная претензия – мы хотим нового в глобальном, космическом плане. Мы за новое и обновление, а они за старое. Даже если бы старое было хорошее, все равно надо было бы поменять. Даже если бы страной руководил просветленный Ганди, я бы все равно сказал: "Все, старику пора уйти, ему нужно читать лекции".

Главное: я борюсь со старостью во всем, я против геронтократии. Я знаю, что геронтократия делает нашу планету хуже. Современные методы косметологии, фармацевтика приводят к тому, что очень много стариков засиделось на нашей планете, они хотят жить, у них есть виагра, они хотят молодых любовниц, но они не готовы к новой жизни…

Поэтому когда мне говорят, что сняли старого мэра Вильнюса, я думаю: "Какого старого, я его знаю, он был на пару лет меня старше". Но сейчас поставили вообще молодого и я согласен: "Я хочу постоянного обновления".

Поэтому даже в своем пути я сам ухожу. Там был клоуном? Все, меня надо заменить. А как заменить? Я делаю другую группу. Сейчас я в Brutto. Сколько я смогу быть в Brutto молодым, столько я там продержусь. Если я увижу, что я уже немощный старик и уже не могу бороться...

– Глядя на тебя, я иногда ловлю себя на мысли: ты прикалываешься или это все искренне? В твоей жизни спрессовались и замешались "Ляпис" ранний – пьянство, безумие, карнавал, попса, и "Ляпис" поздний – какие-то зубодробильные ритмы, сумасшедшие тексты. Ты сам понимал, где ты есть?

– В этом же и была главная проблема прежней группы "Ляпис Трубецкой". Это надо было назвать цирк Барнума или цирк "Ляпис Трубецкой". Как цирк Дурова. Тогда он предполагает не цирк одного Михалка, а дивертисмент: здесь – серьезный канатоходец, который рискует жизнью, здесь же бегает коверный, который упал, прыгает на попке и разбивает шарик, а здесь – дрессированные ежики и настоящие тигры.

Цирк был современный, с современной агитацией, новыми постановками и всякими делами. Но, конечно же, в каждом этом амплуа – я это слово не люблю, как творческая личность я старался идти досконально. Врать и лицемерить – это часть моей профессии. Но врать художественно, без искреннего, внутреннего наполнения невозможно – тебе никто не поверит. В нашей профессии, и в вашей профессии журналистов, художественное переосмысление превращается в гонзо.

Неужели, описывая скучные и тупые гонки по пескам или свои болезненные трипы, и придумывая каких-то чуваков, Хантер Томпсон пи**ел? Нет, он не пи**ел. Это и есть гонзо. Я добавляю в это энергию, краски. И как актер древних каких-то гаерских кровей, как актер-передвижник, которому предстоит выступать то в большом городе, то в маленькой деревне, то перед образованнейшей публикой, то перед какими-то тупыми гопниками, то перед красноармейцами – я все время нахожу язык общения. Да, это Шекспир.

У меня была одна вещь: я не хотел, чтобы кто-то говорил, что Михалок играл в ху**ой группе "Ляпис Трубецкой". Мне нужен был реваншизм, мне нужно было отмыть эту группу. Потому что до 1997 года я играл в самой крутой, самой панковской и самой противоречивой, интересной группе Беларуси. Когда уже пошли "Сочи", "Яблони", тогда мы превратились в говно: в говно культурологическое, в говно человеческое, в говно с любой точки зрения. В говно! То есть я сам знал, что это говно. Поэтому я курил и прятался.

Мне нужно было отмыть группу и перед "Веселыми картинками" мне нужно было бригаду распустить. Три альбома сделать и разойтись. Альбом "Веселые картинки" – это был мой сольный альбом. Было меньше всего примесей. Был только я. И все поняли – при чем тут "Ляпис Трубецкой"? Вот Михалок, он такой – сегодня, здесь и сейчас. А потом пошло Brutto. Надо было разорвать бомбу. Вот Шнур, есть же параллели у меня и Шнура…

– Которого ты активно критикуешь…

– Дело в том, что Шнур пропагандирует то, что ведет к неминуемой смерти. Такой жизнью может жить только Шнур. Встречаться, корешить с олигархами, топовыми футболистами, с главными бандитами, с ментами, бухать и исповедовать этот образ жизни и говорить кому-то, например, что это и есть современный протест, это есть единственная возможность…

– А потом чистить организм в Испании…

– …потом в Испании делать чистку, ставить себе самые дорогие прокачки, встречаться с классными чувихами. И главное: он попал в этот мир уже со знаниями, у него была культурная среда, база, с ним был Вдовин – гений, и группа "Ленинград" появилась как бомба. Все это делалось с ёрничеством, понтом, это было псевдохулиганство. Все то же, что было в раннем "Ляписе Трубецком".

Но согласись, то, что являет собой в данный момент группа "Ленинград", она превратилась в такой же "Ляпис Трубецкой", когда те, для кого он пел, и для кого были обращены его тонкие моменты, они на х*ю вертели и Шнура, и всех…

Его слушают менеджеры в перерывах между рыбалкой и "Крымнаш", и всей этой ху**ей… Не Расторгуев, не "Любе", а "Ленинград" – главная ватная группа современности, главная вата: "Е**л в рот, яйца, пошел на х*й, я тут выпью, на х*ю вертел, Америка"…

Никто уже не видит никакой подоплеки, никто не понимает, что если Шнура вот так взять за грудки: "Шнур, а иди, на х*й, сюда, расскажи, ты что, бл**ь, любишь Путина? Ты что тоже считаешь, что хохлы – гондоны и фашисты?" Он скажет: "Вы что, ребята, посмотрите, кто я. Мои же друзья…" Начнет рассказывать, заплачет. Правильно?

Я же двигаюсь в контексте того, что происходит вокруг. Рядом со мной тогда стали люди, которые для меня были объектами насмешек. Я слился с персонажем песни "Метелица", "Яблони". Как актеру мне пять с плюсом, как человеку – два с минусом.

Как актер я стал крутым, со мной рядом бухали пацаны из минского ОМОНа, топовые бандиты, от кличек которых в 90-ые у людей волосы дыбом вставали. Они были рядом со мной: ростовские, измайловские,– они все были со мной, и я для них был друг. Я был в таких передрягах и рядом со мной были такие люди, с которыми многие бы реально дрожали. Я видел таких монстров, и самое интересное, что я для них был свой.

Я же никогда не был бандитом, у меня – никаких ходок…

– Но сейчас ты весь в наколках и бритый, уже по образу похож…

– Можно посмотреть на меня 18-летнего. Я не был бритый, но я очень похож на себя 18-летнего физически. В 18 лет я подтягивался столько же, сколько подтягиваюсь в 38 лет. Через 20 лет я стал показывать такие же нормативы ГТО, как в 18. Поэтому часть моего возвращения, творческого, это, конечно же, огромный физический труд. То есть спорт, тренировки.

– Новые песни Brutto "Железный", "Будь смелым" – там очень жесткие тексты. Ты не боишься разочаровать людей, что ты окажешься не тем, за кого ты сейчас себя выдаешь?

– Я собрал Brutto с теми людьми, на которых не надо надевать маскарадные костюмы. Сейчас у меня нет стиля и концепции. Есть я вот такой, такие мои друзья, которых я очень люблю и уважаю. Мои друзья, с которыми мне очень хорошо и вне сцены. Не было бы Brutto, я бы так же дружил с Гурковым и также общался бы с Лэфтом. Поэтому так неожиданно появилась dream team. А почему она dream team? Потому что все мечтали о такой группе. Когда люди, которые всю жизнь занимались спортом и дрались на улице, теперь – рядом с музыкантами, которые всю жизнь играли, занимались музыкой, а рядом с ними – профессиональный, опытный режиссер, но который любит и музыку, и спорт одинаково, и может быть скрепой – идейной, и как лидер это все соединить – вот и получилась такая гремучая смесь.

Мы ни разу не выступали в Беларуси, мы дали всего лишь четыре концерта в России. Но мы главные ньюсмейкеры. Столько пи***лей я не отгребал за всю свою жизнь. Ни будучи пьяным, ни будучи "Ляписом"-разочарованием, ни будучи "Ляписом"-возвращением. Я никогда не видел подобного внимания и такого резонанса, как от Brutto.

Когда я понял, что мы вместе сообща сделали, я был счастлив. Потому что появился, наконец-то, тот коллектив, который сейчас без всяких скобок стал таким большим, что я могу вместить в него всю свою жизнь. Если "Ляпису" я приносил какие-то кусочки, то Brutto и этой группой живут все – моя сестра, моя мама, мои друзья.

– Ты пытаешься раствориться в Brutto. Ты думаешь это реально, если не будет отдельно Михалок и группа Brutto, а будет только Brutto? Все-таки ты же – лидер.

– Я могу в Brutto на сцене позволить себе работать на полную катушку. Это как футбольная команда, где я не самый лучший нападающий, не самый лучший защитник, и на ворота меня вообще лучше не ставить. Я хороший полузащитник и хороший капитан команды. У меня не те физические показатели, как у остальных, я не такой одаренный, как многие здесь. И в музыке, и в спорте в Brutto есть люди, которые заткнут меня за пояс. У меня есть минчанин Паша Ланнистер, которого в консерваторию взяли без экзаменов. Играющий на гитаре, мандолине, клавишах, досконально знающий сольфеджио, историю культуры, музыки…

Из Одессы есть Лэфт и Петя, которые про контркультуру, андеграунд, хардкор и панк-рок знают в десять раз больше меня. Это носители библиотеки андеграунда. И они – очень опытные артисты, которые могут играть в экстремальных, приближенных к самым боевым условиях. Потому что они играют по десять лет хардкор-концерты. Когда есть опасность, что накроют фашисты, что приедут менты, когда плохая аппаратура и пускают в один из десяти домов культуры…

Есть спортсмен, Виталий Гурков, заслуженный мастер спорта. Есть Бразил – борец, топовый уличный хулиган, человек, который участвовал в больше, чем 50 больших, коллективных столкновениях и в уличных драках. Я рядом с ним пигмей, при всем моем боксе.

Но я как скрепа, наделенный знаниями, полномочиями и уважением от них. Это же не за деньги. Что, за деньги можно Гуркова купить? И какие деньги в Brutto? Только так могло появиться такое формирование, которое, в принципе, отгребает п***лей от людей только за то, что они хотели быть на месте кого-то из этой группы.

– Тебя обижала реакция на первые клипы и песни Brutto: "Да это все какой-то физкульт-привет, слушать невозможно, только отжиматься"?

– Они мне помогали. Моя задумка была – первым же шагом отмести всех лишних из громадного формирования "Ляпис Crew", фанатов старого "Ляписа", тех, кто видел только декоративную сторону нашего творчества и не слышали моих призывов, не понимали, о чем я пою.

– Которые относились к твоим стихам со сцены как приколу…

– Которые относились ко всему этому как к декору и не понимали, что я говорю с каждым из них лично. И мои стихи – это то, что и в Венгрии, и в Германии привлекало внимание. Это когда кто-то шепчет, кто-то красные, пардон, трусики показывает, кто-то флажолеты играет. А я появляюсь на фестивале Sziget, где 95% людей не знают ни "Ляписов", ничего. Как мне привлечь их внимание?

Я выхожу и читаю стихотворение, как мой учитель Маяковский: грозно расставив ноги, руки вперед, много согласных, много грубости, раз – все, давайте посмотрим, что там за глашатай вышел. А теперь давай рвать, давай плясать, смаршируйте со мной. И это уже Мейерхольд.

Рок-н-ролл – это еще и площадное, массовое искусство. Здесь нужны формы, которые привлекут внимание молодых, и тех, кто тебя не знает. Моя задача – прийти сейчас и всех разбомбить.

– Но ты пришел с Brutto и многих это разочаровало.

– И это прекрасно. Значит, они уже по инерции были с тем же "Ляписом Трубецким". Это наша задумка была – сразу разорвать контекст, разорвать аорту. И это надо было сделать раньше.

Как избавляются от старого? Убирают штампы. Я убрал штампы – дудки. Все любят дудки, все любят фанфары. Я долго доказывал, что дудки – это класс, что это не дань моде, это праздник. Убрать на х*й!

Стихи – сложные рифмы, мифология, Агамемноны, Беллерофонты – "Ляписы". Убрать на х*й из Brutto!

Мелодизм, много лирических песен про экзистенциальное, таривердиевщина, назовем ее так, то, что заставляет дрожать, огоньки, религия, теология – убрать! Знания, опыт и образование – эта интеллигентность все-таки была в "Ляписе". Убрать на х*й!

И получается Brutto. Но в принципе-то, по большому счету это все, бруттовщина уже была в "Ляписе". Уже Огурец, Лэфт, Бразил стоят на последнем концерте "Ляписов" в Киеве. Там же стоит Апельсинка, жена Лэфта, там кентуется Петя Аист. То есть они все со мной были уже последний год "Ляписов".

– Ты не боишься попасть в ловушку? Чтобы народ за тобой тянулся, нужно будет все время планку подымать, и когда-нибудь надорвешься.

– Нет, как прыгунья Исинбаева, я воюю сам с собой. Она знаешь, с кем соревновалась? С Бубкой. Знаешь, с кем я соревнуюсь?

– С кем?

– Я соревнуюсь с Сэмплом, с Rainbow, с Apple, Голливудом и "Миловицей". И это не шутки.

– Я думал, ты соревнуешься со Шнуром, Аллой Пугачевой и Бобом Марли…

– Я не вижу за ними никакого будущего, я не могу соревноваться с прошлым. Я за выслугу лет их уважаю. К Шнуру и Пугачевой отношусь с должным трепетом.

– Как ты себя чувствуешь рядом с Вакарчуком?

– Я не рядом с ним. Вакарчук – поп-звезда, депутат, артист высшего эшелона. Пусть он на меня не обижается, я Славу люблю и уважаю, но рядом с ним – Яценюк, Кернес… Он в той весовой категории. Кто там? Известные спортсмены, чемпионы мира. Я – с Brutto, я группа андеграундная.

– Вы хулиганы.

– Ну, конечно, мы хулиганы. То есть Слава из академического театра, а я – артист бродячей труппы.

Я его очень люблю и уважаю. Наверное, это самая красивая и мелодичная группа, которая смогла опередить великих "ВВ". Я – фанат "ВВ", вот в чем дело. Наверное, "ВВ" и "Океан Эльзы" – как Beatles и Rolling Stones, две великие группы. Но я фанат "ВВ".

– Потому что Скрипка играет на баяне?

– Потому что Скрипка – это неуправляемый взрыв. Я вижу, что им движет иногда. Этот мальчишеский, какой-то древний, совершенно лишенный каких-то ментальных вещей драйв. В нем нет продуманности. Если Слава – я вижу этот багаж, я вижу Doors, я вижу знания в каждом движении… То Скрипка сидит, и вдруг пошел по столам прыгать. Мне такой больше нравится. Когда – раз, бух, бах. При этом и на баяне сыграет. В нем больше стихийного. Стихийность – это страсть.

– Такого брутального, как ты сейчас, насколько тебя хватит?

– Да всегда я таким и был.

– Я помню тебя… "тупой, пьяной, жирной скотиной", как ты сам себя называл.

– Конечно, но где-то же внутри я был таким, как сейчас. Есть же люди, которые могут рассказать про меня, каким я был в 17-18 лет. И это же люди не эпохи Тутанхамона, они есть рядом со мной и любят сейчас Brutto. Мои друзья не принимали "Ляписа" последних лет. Мои друзья из 90-ых не принимали "Ляписа" революционного, бригадного. А Brutto любят. Они принимают Brutto, потому что видят теперь – это true, они видят, где практическое применение того, о чем мы поем.

– Может быть, надо было стартовать не с "Мяча", а с "Гарри"? Ведь многие подумали, что Brutto – это группа про спорт, а не про свободу?

– Cмотри, в чем дело. В "Ляписе" мы пели о том, что нужно делать, кто враг, об ориентирах и, если хочешь, о стратегии борьбы.

А Brutto – это уже подготовка воина, что ты должен сделать, чтобы выполнить миссию, техника, какими приемами ты должен владеть. Поэтому Brutto – это то, что необходимо сделать, чтобы выполнить то, о чем пел "Ляпис".

Поэтому скорее всего то, что я буду дальше делать в Brutto – это, конечно же, продолжать развитие. Я не буду петь о мяче десять лет, конечно же, я не удержусь от того, чтобы и усложнить форму и усложнить содержание. И песня "Будь смелым" или "Гарри" – они уже сложнее, чем песни первого альбома, чем песня "Гири". В них меньше ёрничества и меньше пародий.

Единственное, что меня по-настоящему удивило в реакции на Brutto, что никто не увидел юмористического контекста ни в одной песне. Неужели они не понимают, что если я поставил человека, поющего фальшиво про гири, то я это сделал специально?!

– Многие думали, что это случайно.

– Какое случайно?! Послушать все, что я делал последние десять лет – каждая песня проходит рентгеновский анализ, как в космос… Даже если я что-то пропущу, есть опытные звукорежиссеры. Прежде чем дойти до зрителя, я песню слушаю сотни раз, не десятки. Поэтому когда я делал, что человек поет фальшиво, я хотел этим подчеркнуть, что эту песню поет парень, который не ходил в музыкальную школу, а гири тягал. Я хотел, чтобы люди поняли, что это поет человек, который знает, б**дь, как гиря лежит в руках, с какой стороны к ней подойти, а не поет ряженый.

– Все-таки тебя обижает определение "поющие гантели"…

– Нет, я восхищен. Это очень круто и верно. Но это ж такой штамп. Brutto – это та труппа, которая может выполнить мое любое режиссерское задание.

"Ляпис Трубецкой" – это ска-панк, дудки, шаг влево, шаг вправо – все. Что-то они уже не могли. И я вместе с ними. А Brutto сейчас может выполнить почти все мои новые задачи. Если я задумаю рок-симфонию или какое-то агитбригадное действие с элементами акробатики, борьбы, драки, то этот спектакль с этими ребятами я могу показать. Потому что есть люди, которые и физически, и музыкально одареннее, талантливее меня, и при этом еще и моложе. Поэтому я и для себя буду ставить новые задачи. Хотя как автор я не могу избежать штампов.

– Новый альбом Brutto уже готов?

– Да, он уже готов. Мы его только сводим. И сделаем такое, чтобы удивить самих себя.

Сейчас военное время и слово "революция" нуждается в переосмыслении. Мы с тобой жили, когда под словом "революция" не подразумевали парижскую революцию ситуационистов или древнюю парижскую революцию, мы не понимали восстание каких-то красных и желтых повязок. Для нас революция была – Ленин, Смольный, столп.

Сейчас здесь, в Украине слово "революция" приобретает новый смысл. Революция как созидающее начало и необходимое в какой-то момент действо. Поэтому, конечно, я не смогу пройти мимо этого.

Второе, дальше корчить из себя Агнию Барто и писать нарочито примитивные тексты я не буду. Я вернусь к той поэзии, которая мне близка. Я вернусь к каким-то метафорам и это будет похоже на "Железный" или "Воинов света". Это мне как автору хочется.

– Возможно, рок-музыкант должен как-то подстраиваться под своих фанатов, добиваться их любви, иначе никто не придет на концерт?

– Я ничьей любви не добиваюсь. Добиваться любви невозможно. Это то, что нам не дано понять. Это то, что невозможно просчитать. Маркетинг в любви невозможен. Можно перед зеркалом рядиться, выбирать тысячу шампуней, подумать, как ты войдешь, цветы выбирать долго, рот одеколоном мыть, войти – и х** у тебя сработает. Она уйдет с чуваком, который возле сцены сыграл три ноты, как в фильме "Такси-блюз". Про это же был фильм, где этот таксист, ох***нный, силач, все дела, наверное, елда по колено, а она выбирает саксофониста Мамонова.

Я не знаю, как добиться любви публики. Я знаю только, какими средствами донести свою идею.

Павел ШЕРЕМЕТ, «Украинская Правда»