Таким образом, Марьяна не дождалась того момента, когда в Москве установят памятник Виктору Цою. Как известно, на днях жители района Университетский выступили с акцией протеста, негодуя по поводу строительства памятника около их домов.

Кроме того, Марьяна Цой обладала пятьюдесятью процентами прав на все творческое наследие Виктора. Второй половиной прав владеют родители Виктора Цоя.

Мы приводим одно из последних интервью Марьяны Цой, данных ею газете "Вечерняя Москва" в марте 2004 года.

– Как сейчас продаются диски «Кино»?
– Они всегда стабильно продавались, интерес к «Кино» не упал. Единственный провал был в 98-м году, во время дефолта, но был связан не с падением популярности группы, а с экономикой. Тогда все артисты оказались в полной заднице.

– Кто же эти люди, которые в таком количестве поглощают творчество несуществующей уже 14 лет группы?
– Это молодые ребята, что приятно. Это видно на любом концерте памяти Виктора – в зале-то в основном одни подростки. Как они приходят к этой музыке? Не знаю, как-то сами. Никакой агитационной работы никто не ведет. Для себя я поняла: у Вити не было ни одного нехита. В каждой песне правда, которая так или иначе тебя касается, вне зависимости от того, жил ты в середине 80-х или растешь сейчас. Это, на мой взгляд, главная причина такого долгого успеха. Но вообще мониторингом поклонников я не занимаюсь и ни с кем из них не общаюсь. В Питере даже фан-клуба «Кино» нет. Слава богу.

– Почему «слава богу»?
– Потому что фан-клуб, на мой взгляд, – это нездоровое объединение. Путешествовать за артистом по всей стране, торчать у него в подъезде, писать любовные письма – этого я никогда не понимала. Тем более что нового «Кино» уже не будет. Что сейчас делать этому фан-клубу?

– Например, строить музей, который, как я знаю, уже десять лет собираются организовывать, а все никак.
– Да кто собирается? Об этом постоянно говорят, но лично ко мне до сих пор всерьез никто не обращался. А если кто-то и обратится, я все равноничего Витиного не отдам.Даже те маленькие нэцке, которые он делал для себя.

– Почему?!
– Потому что не верю никому. Не верю в то, что дело не затухнет.
Зато почти убеждена, что если отдать вещи, они тут же пропадут. Вот, например, ребята из «Кочегарки» (знаменитая котельная в Питере, в которой Цой проработал несколько лет. – Е.Л.) давно бредят идеей сделать в помещении котельной мемориальную Витину комнату. Но там такие нравы! Отдам я им Витину гитару, чтобы на стене висела – так найдется ктонибудь, кто по пьяни ее топором вырубит! И потом: что, собственно, в музее выставлять? У меня есть Витькины рисунки, нэцке, два инструмента – акустический и электрический. Еще одна гитара живет в Москве, у мадам Разлоговой (с Наташей Разлоговой Цой провел последние два года жизни. – Е.Л.). И все! Это экспонаты одной комнаты. Ну что за смысл: прийти и попялиться на гитару? Обычная двенадцатиструнная «деревяшка» ленинградского завода. Да, на ней писались гениальные песни. Но человека-то уже нет.

– Странно, неужели по стране нет людей, у которых что-то осталось от Вити?
– Не думаю. Витя ничего за собой не оставлял. Он не был «вещистом», ему никогда не нужно было много. Если он уезжал куда-то, то брал с собой всегда по минимуму: все умещалось в рюкзак.

– А неизданных материалов много осталось?
– Песни изданы все. Виктор никогда не писал «вперед». Он задумывал альбом и сразу писал его целиком. Что-то из видеохроники осталось, но тоже немного. Не вошедшие в фильмы кадры, любительские съемки с концертов. Может быть, этим в ближайшем времени и займусь. С другой стороны, ну чего там копать? Вот Сантер остался, его надо беречь (Сантер – Саша, сын Марьяны и Виктора. – Е.Л.)

– Чем он, кстати, занимается?
– В группе играет, зараза такая! (смеется).

– Почему «зараза»?
– Я очень этого не хотела и приложила максимум усилий, чтобы этого не случилось. Уж слишком хорошо я знаю изнанку этого дела. Стабильности хотелось для него – сами-то с Витей всю жизнь на нитке висели. Это же не жизнь – ужас! Но Саня воспитывался, конечно, в музыке, смотрел с пеленок на все это. Я по наивности думала, что его как-то пронесет. В 16 лет отправила его в Москву, он там год жил и занимался текстильным дизайном. Компьютером в совершенстве овладел, английский язык выучил. Вернулся взрослым человеком. А сейчас объявился его старый приятель, музыкант, и им обоим вдруг башню сорвало. Вот болтаются между небом и землей со своими репетициями. Санек не пишет – играет на басу. Причем, несмотря на то, что у него была возможность попросить о помощи (ведь знакомые нашей семьи – сплошные рок-звезды!), он не стал ею пользоваться. Всему сам научился. Сразу видно – Витькина кровь.

– А вы слышали его группу?
– Еще чего не хватало! На репетицию мне идти? Озолоти меня – не пойду (смеется). Сыта этим всем по горло. Даже не знаю, как его группа называется. Я уже старая девушка, мне не до этого. Да и живет Сашка отдельно.

– Три года назад вы организовали «Кинопробы» – проект, в котором почти все рок-музыканты перепели песни Вити. Чуть позже – концерт, посвященный 40-летию Цоя. Что дальше?
– Пока все. Во-первых, повода нет. Во-вторых, это гигантский труд. Взять, к примеру, вами упомянутый концерт. Вы не представляете, сколько усилий и нервов нужно, чтобы всех согнать в одно время и в одно место! А потом еще на тебя подают в суд, мол, Марьяна все «сожрала» (в суд на Марьяну Цой подали бывшие музыканты группы «Кино», считающие, что их авторские права ущемлены. – Е.Л.). Да я себе, простите, трусов даже не купила с этих концертов и дисков. Вся прибыль ушла на Сашку. Компьютер ему обновили, купили «железо», большой монитор. В общем, все по мелочи.

– Музыканты охотно подписываются на такие концерты?
– Открою тайну: концерт 40-летия был гонорарным. Все, кто играл, получили деньги. Согласитесь, гнать на сцену ветеранов «за идею» было бы глупо и некрасиво, тем более что была возможность заплатить. Но при этом, подчеркиваю, все согласились бы выступать и бесплатно.

– Откуда такая уверенность?
– Потому что это люди другой эпохи. Для них «Кино» не пустой звук, для многих Виктор был и вовсе другом… (пауза) если такой закрытый человек вообще мог кому-нибудь быть другом. Но, по крайней мере, из тех, кто выходил на сцену, незнакомы с Витей были только братья Самойловы и Сережа Чиграков. Потом у многих музыкантов питерские корни, а это совсем отдельный тип людей. Питерец для питерца последнюю рубаху отдаст. Мне Кинчев, Шевчук постоянно звонят, всегда помогают, если надо. Хотя они мне ничем не обязаны.

– Вас перестали доставать поклонники «Кино», которые раньше считали вас чуть ли не виновницей гибели Цоя?
– О, да! Одна девушка осталась, да и то где-то под Нижним Новгородом живет. Она написала какую-то безумную книгу воспоминаний «Виктор Цой и я», в которой я мешаю их любви. До сих пор от нее гневные письма получаю. Но в любом случае такого, как раньше, нет и в помине. Камнями в окна никто не кидает и на кладбище не подкарауливает. Страшно сказать, я ведь первое время могла появиться на могиле мужа только ранним утром или поздним вечером! Ужасно тяжело было. Но с последним поколением поклонников «Кино» проблем нет. На кладбище девчонки даже ограду за свой счет поставили.

– Чем вы сейчас занимаетесь?
– Ничем особенным. Я, например, люблю переводить японские тексты. Так, для себя, это не работа.

– Вы знаете японский?!
– Я окончила факультет востоковедения питерского университета. В 40 лет, между прочим!

– Зачем?
– Это был припадок. Желание расширить собственные горизонты.

– И часто с вами такие припадки случаются?
– Регулярно. Год назад я с нуля выучила английский. С фотографиями мне нравится возиться: даже скорее не щелкать, а составлять композиции, коллажи из разных снимков. Вязать недавно начала с какого-то перепуга! А сейчас хочу научиться ткать. Мне интересно жить. Иногда пишу что-нибудь, рисую. Никто не заказывает – я для себя, в стол.

– А если к вам придут издатели и скажут: «Марьяна, напишите книгу о Цое», согласитесь?
– Так ведь такой опыт уже был. И, если честно, он не оставил мне приятных воспоминаний. Пусть сама книжка разошлась каким-то бешеным тиражом (600 тыс. экз. – Е.Л.), но больше я так «гореть» не хочу. Очень сложно писать, когда знаешь, что пишешь не просто так, а для издания на всю страну. Огромная ответственность, сроки поджимают, сосредоточиться трудно. А я к тому же человек акустический.

– В каком смысле?
– В смысле, что я терпеть не могу компьютеры. Если я пишу, то воспринимаю только лист бумаги и ручку, а компьютер даже включать не умею (смеется)! Но, в принципе, не в этом дело. Просто, когда первую книжку захотели переиздать, мне предложили дописать туда еще несколько историй. И я вдруг поняла, что писать-то нечего! Я все сказала, поставила точку. Недосказанного у меня не осталось.