— Еще до развода с Филиппом в “ЗД” приходило много писем от недовольных этим браком. То есть было много и довольных — даже большинство. Но некоторые возмущались, писали: “Когда же вы покончите с этими уси-пуси с Киркоровым?” — что это, мол, “недостойно большой артистки” и т.д. Получается, вы развелись почти по просьбе трудящихся. Даже Люсю свою ему отдали. Теперь вот ходите тут одна по огромной квартире — ни души. Наслаждаетесь одиночеством?

     — Раньше я даже дома испытывала, так сказать, публичное одиночество. То есть вроде одна дома, а вокруг все равно куча глаз, и все смотрят, смотрят… Теперь я хоть где-то как-то могу побыть одна. Это очень важно для того, чтобы я могла накопить энергию, побыть самой собой. Представляешь, столько лет я все время была под наблюдением! Даже дома на Истре. Люся, Лена, те, другие, третьи… Выходишь во двор — охрана, на деревню — из окон смотрят. Куда бы ни пошла, куда бы ни поехала. Это все, начиная с 1975 года, приобрело хроническое состояние — ты никогда не один! Понимаешь? Дело тут не в разводе и не в Филиппе. Про развод я не говорю — это другое. Никакой брак не мог поставить крест на моей внутренней свободе. В этом смысле я всегда была свободная женщина и не совсем понимаю эти причитания, которые ты цитировал, — “недостойные уси-пуси”… Что за глупость?! В браке есть обязательства, да. Есть ответственность. Но свобода — совсем другое. Во-первых, ее меня никто не мог лишить. А во-вторых, свобода в браке бывает только при условии полного доверия. И я всегда находила людей, которые мне доверяли, поэтому всегда чувствовала себя очень свободно и комфортно.
     — Ну а потом все обращалось в прах… Четыре раза уже!
     — Другое дело, что доверие теряла я… Ха-ха-ха… В какой-то момент.
     — Всех, конечно, очень интересует, как у вас сейчас с Филиппом?
     — Как, как! Видишь, в Филипповский переулок переехала, чтобы уж вечная память навсегда… Друзья мы — вот как.
     — Замуж-то больше не собираетесь?
     — Нет, не собираюсь… Пока.

     — Вопрос, который задавали многие читатели, оказался очень актуален на фоне последней истории с этим лжебраком с Галкиным — тяжело ли переносить все разговоры, сплетни, склоки вокруг вас?
     — Нет. Я научилась абстрагироваться, отключаться, не обращать внимания. Раньше я переживала за то, как мои близкие могут на это реагировать. Но и они все уже привыкли.
     — То есть вы спокойны, как удав, при любых обстоятельствах?
     — Уже несколько лет никто и ничто не может омрачить мне моего радужного настроения. Это — первая мысль, которая приходит мне в голову по утрам, когда я открываю свои серые глаза… Но на всякий случай давай-ка прикроем окошко. — Алла встала с дивана и плотно зашторила окно на своем восьмом этаже.
     — Что — уже и тут подглядывают? — вспомнилось, как еще на Тверской, где сейчас поселилась Кристина с детьми, люди гроздьями свисали даже с чердачного карниза и иногда падали вниз спелыми сливами в надежде хоть краем глаза заглянуть в окошко суперзвезды.
     — Мне казалось, что нет. Специально такой этаж высокий даже выбрала и сторону. Но людской фантазии ведь нет предела. Мало ли кому в голову что взбредет… Вон с кремлевской башни — прямая видимость… Ха-ха, — как-то загадочно усмехнулась Алла.
     — А Галкин? Он тоже привык, что вокруг него теперь это все пенится и бурлит?
     — Как могу, я его успокаиваю, объясняю ситуацию. Я же мудрее и старше. Хотя он пока более восприимчивый и реагирует иногда болезненно на всякие глупости... Ну, с другой стороны, я его, конечно, понимаю. Получается, из-за этих идиотских разговоров к нему побаиваются подходить приличные барышни, думая, что мы близки. А нам что, как дурачкам, прыгать и каждые пять минут кричать: “Мы просто дружим, мы просто дружим”?..

     — Какое место в вашей жизни занимают привычки, интересовалась еще одна читательница? Можете ли вы, спрашивает она, в нужный момент преодолеть вредные и дурные привычки?
     — Какое противное слово — привычка. У меня привычек нет. Ей-богу!
     — Даже хороших?
     — Ага.
     — А из чего же тогда состоит ваша жизнь — из необузданных импульсов?
     — Скорее всего да… Я вот сейчас думаю… Действительно! У меня ведь и впрямь нет привычек. Странно, да?.. Я не люблю, когда ко мне привыкают, и сама ни к чему не люблю привыкать. Может быть, есть какие-то традиции, но не привычки. У меня в райдере, например, вот стоит всего одна просьба, которая не меняется годами, — бутерброды. Не потому, что я привыкла. А просто такая традиция — что я должна прийти на площадку, слопать два бутерброда, и все — успокаиваюсь. И на сцену…
     — Нашлись читатели, которые в один из ваших дней рождения привезли к вам на дачу пальму. Спрашивают, как она поживает?
     — Была пальма какая-то. Помню. Я с вечера ставила рядом воду, чтобы она отстоялась за ночь. И кто-то там же поставил технический спирт. А потом кто-то — по-моему, тетка моя — ее полила.
     — И пальма спьянилась?
     — Погибла пальма. Такой несчастный случай. Жаль.

     — Читатель из Киева Олег Вергелис суров: “Когда, наконец, вы поменяете в своих программах блок песен (“Австралиец” и т.д.), с которым вы годами бродите по залам СНГ и зарубежья, как газонокосильщица, собирая растения в виде дорогих букетов?” Хамовато, конечно. Но если по сути…
     — Если по сути, то молодой человек отстал немножко. Этот блок я пою для сбора цветов в зале только в тех городах, где я не была. А такие города еще есть на карте. Зрители эти песни знают и приветствуют. А так этим песням уже давно есть замена.
     — Еще люди пишут, что им не хватает в сегодняшней Пугачевой былого стержня — сильной женщины, героически и страстно превозмогающей удары судьбы…
     — Не знаю, кто там пишет… Надо спросить у зрителей, которые в конце каждого концерта встают, аплодируют, на глазах слезы. У них надо спросить, есть у меня стержень или нет... Я, честно говоря, в себе этого стержня никогда даже и не чувствовала. Да и не сильная женщина я совсем. Не надо путать образ и сущность. Я выхожу на сцену за другим. Я могу петь старые песни, новые песни, могу говорить, читать стихи. Это — общение для меня. С людьми, которые пришли на концерт. Поэтому я, наверное, и Алла Пугачева, а не кто-то другой. Я не о “концептуальности” и “стержнях” раздумываю. Я себя не анализирую. У меня есть свое отношение к тому, что я делаю на сольном концерте. Это — совершенно не то, что я делаю в эфире, номером, на сборном концерте, и чего я терпеть не могу, честно говоря. А сольный концерт — это всегда как заново. И такое ощущение всегда передается и зрителям. Поэтому судить обо мне только по телевизору неверно. Даже если меня совсем не будут показывать, ко мне на концерты всегда придет мой зритель, который будет сопереживать со мной и слушать меня. Потому что я женщина, которая поет. Вот!
     — И когда же наша Алла Борисовна, в таком случае, снизойдет до сольных концертов в Москве? А то публика здесь только по телевизору да на сборных “солянках” вас и видит, что создает, как мы выяснили, крайне искаженное представление о вашей подлинной сущности.
     — Вот когда все объезжу с этой программой…
     — Да уж сколько лет объезжаете!
     — А я все ближе и ближе. Я уже была в Твери. Уже недалеко.
     — Вы как-то Москву назвали чрезмерно снобистской, потому, мол, и обходите ее по периметру МКАД со своими гастролями…
     — Москва — это как обложка книги. Я могу начать с нее и закончить ею. Так было с “Избранным”. Книжку написали и положили. Нынешнюю программу я в этом году уже заканчиваю и закончу ее Москвой… Хотя, знаешь, Москва все-таки такая показушная. Чем бАгаче, тем, мол, круче. Цирки там, балеты, аттракционы. У меня же это все немножко по-другому. Поэтому мне иногда кажется, что я здесь… Как бы сказать?.. Выражусь по-модному — не в своем формате.
     — Вы помните ваше первое выступление на сцене?
     — Мое самое первое выступление было в Колонном зале как пианистки. Мне было шесть лет, и я играла “Польку” Глинки. С тех пор я сцену боюсь. И каждый раз трепещу перед выходом. Меня тогда еле вытащили… Потом, запомнился концерт в Тюмени. Мне было 18 лет. Я сама себе аккомпанировала… Вообще все концерты я помню, все оставили во мне какой-то след. Нет ни одного концерта, чтобы я могла сказать, что он прошел мимо меня. Были какие-то, где я была не совсем довольна собой, но каждый концерт — как эликсир. Бывает горький, бывает сладкий, бывает кислый. Но я его пью, и мне это дает живительную силу. Самое главное, что и зритель заряжается со мной этой силой. Взаимопроникновение!
     — Читательница Маша Погодина очень опечалена тем, что у вас в репертуаре была песня “Пригласите даму танцевать”, благодаря которой куча мужиков по всей стране перетанцевала с вами на сцене. А вот для женщин, расстраивается она, ничего нет до сих пор…
     — С этим вопросом — к “Тату”.

     — Очень серьезный вопрос от группы поклонников из финансовой академии: “Чувствуете ли вы ответственность в том, что именно вы остаетесь единственным человеком, который сохраняет влияние и уважение на всем постсоветском пространстве?” Ни много ни мало, Алла…
     — Ой! — тяжело-тяжело вздохнула Алла. — Устала я от этой ответственности. На мне все время ответственность. И за то, и за другое. Я вообще человек ответственный, и это, конечно, тяжело.
     — И при этом вы с какой-то маниакальностью нагружаете себя новыми ответственностями. В Общественную палату подались. Как вам там работается? Вы ведь, кажется, социалкой занялись, сказали, что по музеям и без вас есть кому походить?
     — Говорить надо не об Общественной палате, а смотреть, о чем заговорили в последнее время вокруг. О повышении зарплаты заговорили, о пенсиях, о льготах, о национальных проектах. С чего, ты думаешь, это все вдруг? Отчасти это — результат тех импульсов, которые своей работой дает Общественная палата. И это не популистские какие-то штучки — мол, поговорили, покричали и успокоились. Нет, там идет кропотливая работа, к которой я, конечно, непривыкшая. Эти бумажки, это чтение писем, разборы законов. У меня реально пухнет голова.
     — А вы все это читаете, вникаете?
     — Читаю, вникаю. Но весь ужас в том, что когда я читаю, например, письма, которые присылают именно мне, и присылают очень много, а в них боль людей, их невзгоды, проблемы, я не могу каждому объяснить, что я не мать Тереза, которая сейчас пойдет и всем поможет. В этом плане все, что я могла, я делала и без Общественной палаты. Просто зачем это было афишировать? Конкретная помощь частным людям и по частным просьбам — дело не только добровольное, но и сугубо личное, как я считаю. Это не требует огласки. А сейчас, за время работы в палате, я узнала столько людской боли, что, скажу честно, стала плохо спать... Я стала даже плохо видеть. Я знала, конечно, что в стране не очень все хорошо, но что НАСТОЛЬКО нехорошо!
     — Теперь узнали. Что дальше? Вы едете скандалить в Кремль?
     — Из этих писем я составляю общую картину проблем в тех или иных регионах, систематизирую все и иду дальше к умнейшей женщине — Александре Васильевне Очировой, председателю нашей комиссии. И дальше мы начинаем собирать людей, от которых зависят государственные решения. Главная задача сейчас — найти пути преодоления бедности в стране. Я ведь человек не из политики, не из экономики, а все-таки из народа. А народ рассуждает очень просто — в магазинах должно быть много товаров, чем их больше, тем они должны быть дешевле, а зарплат и пенсий должно хватать на то, чтобы все это можно было купить. А дальше мы начинаем разбираться, почему так не происходит или происходит, но не так быстро, как хотелось бы, и что надо сделать, какие законы менять, какие укреплять, какие создавать, чтобы это наконец случилось… Представляешь вот это все?
     — С трудом. Я вообще не очень понимаю смысл вашей палаты, когда везде в мире, там, где все хорошо с зарплатами, пенсиями, товарами, ценами и свободами, этим занимаются просто министры, президенты, парламенты, промышленники и политические партии. Они свободно состязаются друг с другом на выборах, предлагая избирателям свои программы, сменяют друг друга у власти, и за это их никто не обвиняет в революциях и заговорах. А звезды эстрады там поют и иногда устраивают благотворительные аукционы… Впрочем, это там. А вам и здесь, Аллочка, большое спасибо за интересный разговор и успехов во всех начинаниях!
     — Легче всего быть нигилистом. Да, мир несовершенен. Но я занялась этой работой, потому что уверена, что могу сделать полезные вещи. А что касается звезд шоу-бизнеса, то и они бывают разные. Элтон Джон проводит аукционы и помогает больным СПИДом, а Шварценеггера вон куда занесло. Я уж про Рональда Рейгана не вспоминаю... Не надо из нас делать несмышленых кукол! И дело не в том, чтобы я была довольна тем, чем я сейчас занимаюсь, а чтобы были довольны мной — люди, которые меня окружают и для которых я работаю. Потому что я их очень люблю.