Живет в Швеции. Обладает удивительным даром рассказывать о культуре и искусстве. «Я не популяризатор музыки или какого-либо другого вида искусства. Те, кто занимается этим, зачастую уничтожают его смысл. У меня совершенно иная задача – духовно настроить человека на ту волну, на те вибрации, которые исходят от творений поэзии, музыки, литературы, живописи. Всякое подлинное искусство – это передатчик, а человек, который по разным причинам не настроен на его частоту, – испорченный приемник. Я его ремонтирую» - говорит Михаил Казиник.

Всю жизнь скрипач, музыкант, общественный деятель, искусствовед и профессор Драматического института Стокгольма и Высшей школы бизнеса Скандинавии, исследователь в области музыкотерапии, режиссёр и актёр стокгольмского театра «Teatrstudio Lederman», автор статей и исследований по вопросам музыкального восприятия Михаил Казиник доказывает одно: классика не может быть скучной. Именно в ней заключены все коды научного мышления, все тайные знаки культуры. Приоткрыв некоторые, он окончательно и бесповоротно влюбляет свою аудиторию в музыку.

– Что заставляет Вас вновь и вновь приезжать в Россию со своими просветительскими лекциями, ведь Вы не только выучили шведский, имеете там свою «нишу», но пользуетесь огромным «спросом» на своей второй Родине?

– Начнем с того, что я на самом деле никакой не эмигрант, я абсолютно «здешний» человек. Я одеваюсь «по-здешнему», и все привычки у меня «здешние», и, если кто-то не знает, что я живу в Швеции, никогда об этом и не догадается. Я не принимаю участие в жизни российского музыкального «бомонда», стараюсь жить той же простой, скромной жизнью, которой жил в советские годы и делать свое дело, которое вызывает у людей какой-то интерес. Большую часть времени я провожу на постсоветском пространстве. Швеция для меня – как красивая «морская ракушка», домик, куда можно в случае чего спрятаться.

– И, тем не менее, можно было и дальше спокойно жить на Западе…

– Конечно, и я достаточно сделал там, чтобы жить спокойно в своем доме, ездить по хорошим дорогам, встречаться время от времени с хорошими людьми и писать свои книги… Но я вижу, что происходит в России и очень остро ощущаю опасность для нее, для культуры, которая существует тут по остаточному принципу. Да, конечно, существует прослойка людей, которая ходит в театры и консерваторию, но она столь ничтожна, столь крохотна, что в общей своей массе не играет никакой роли, не влияет на общество, не создает в нем определенной атмосферы отношения к искусству, к культуре, к философской мысли… Ведь, с другой стороны на людей обрушивается огромный поток тупого сознания, тупой музыки, тупых передач… Речь идет о колоссальной культурной катастрофе, которая не могут оценить сейчас и о которой практически не говорят.

– Вы считаете, что у нас здесь «пир во время чумы»?

– Да, в общем-то, да. Вот поэтому, несмотря на все трудности, я – здесь. Я не могу быть нигде в другом месте. Это – моя карма.

Кроме того, я так привык за годы советской власти бороться, что, когда Запад, безоговорочно принимает мои высказывания, мои спектакли, мои выступления, фильмы мне становится немножко скучно, мне хочется, чтобы кто-то протестовал, чтобы кто-то со мной спорил, тогда мне становится еще интересней, задорней. Я видимо уже привык жить в экстремальных условиях и никогда не приму спокойного западного образа жизни. Потому что западный человек хоть и уходит с моего спектакля «Моцарт и Сальери» плачущим, но ровно настолько, сколько понадобится, чтобы дойти до ближайшего колбасного киоска. Когда я спросил одного знакомого шведа, почему это так, он ответил, что если есть колбасу и думать о твоем Сальери и твоем Моцарте, то колбаса не даст вкуса… Он, конечно, где-то прав, может поэтому средняя продолжительность жизни у шведов на 20-25 лет больше, чем в России.

Моя задача – все-таки вернуть какую-то часть людей этой стране, тех людей, которая сейчас у нас костьми на Колыме лежит… Если проехать по Колыме, сотни километров, то там в районе вечной мерзлоты кости лежат, их нельзя захоронить, потому что там эта мерзлота. Так вот, когда там видишь эти кости, то больше чем где-то, понимаешь, где наши не рожденные дети, внуки, правнуки и так далее.

– Вы чувствуете отдачу после своих лекций?

– Да, мне очень много пишут люди. Раньше это были письма, теперь общаемся через интернет. Например, мне написал молодой человек. Посмотрев мои фильмы, он вдруг понял, что «потерял самое главное, а ведь ему уже двадцать лет!» И он бросился наверстывать – читать книги, о которых я говорил, слушать музыку, о которой я рассказывал. «Вы – единственный, ни школа, ни университет, ничто и никто не смогли мне дать миллионной доли, того, что я получил в двух-трех Ваших фильмах…» Такие вот отзывы для меня ценнее, чем высказывания какого-нибудь академика или именитого дирижера. Я получаю такие письма, благодаря которым понимаю, что в глубинке России в разных местах в этих условиях, с этим телевидением, живут невероятно талантливые люди, мыслящие, и их немало, но они подчас никому нужны, их называют чудаками, городскими сумасшедшими, удивительные русские люди, которых можно записывать в ряды русских интеллигентов.

- В своей книге «Тайны гениев» Вы пишете, что «всякое слово убивает музыку как космическую гостью», и все же именно о ней, о музыке, Вы ведете свои просветительские беседы. Что Вы тут подразумеваете?

- Понимаете, восприятие подлинного искусства всегда требует определенной интеллектуальной и эмоциональной подготовки. Есть, конечно, и второй вариант – никакой подготовки, а просто – некий неожиданный эмоциональный скачок.

Вот почему триста лет назад крестьяне в Германии воспринимали Баха, почему они не жаловались на непонятность музыки? А потому что, они во время воскресной мессы думали не о сельском хозяйстве, они думали о Боге! Все! Все очень понятно!

Как вы думаете, почему провалились все системы музыкального образования? Да, потому что они во главу угла ставили информацию. А искусство, как и любовь – это прежде всего не информация, это волна, это гигантский обмен энергией между приемником и передатчиком. Следовательно, моя задача не информировать, а найти эту волну, на которой для слушателя музыка «прозвучит».

Или возьмите урок музыки, урок пения в школе. Ведь все советские дети прошли систему Кабалевского, где половину урока надо петь. Это же глупость – урок пения! Урок должен быть только один – урок слушания музыки, восприятия музыки как великого явления. А вот когда ты уже полюбил музыку, собирайся в кружки, пой, играй на музыкальных инструментах, как это делается во многих западных странах.

Музыка – это не песня, танец и марш, музыка – это крик, это стон, это потрясение, это вздох, это волна, это энергия, это любовь! И самое важное, что музыка объединяет нас с космической энергией. Я разработал совсем иной принцип восприятия. Моя задача не информировать ленивого человека, который вместо меня не пойдет в библиотеку, или не почитает дома спокойно книгу. Моя задача – «ввести в ранг волны» исполняемую музыку, так, чтобы человек был выбит из повседневной колеи, чтобы отбросил все свои мелочи и заботы, чтобы он ощутил эти космические волны, эту энергию. Чтобы хотя бы на этот час в году, он ощутил свое отношение к другим людям, как к собратьям по культуре и по искусству, а не по способам добывания пищи.

Моя задача создать этот направленный поток, поток психологический, эмоциональный, поток энергетический, благодаря которому слушатель и становится потребителем классической музыки.

– Как Вы пришли к такой синтетической форме подачи, объединяющей музыку, философию, лингвистику, театр? Как родились эти взаимосвязи?

– Конечно, этот был метод. Свои первые лекции я прочитал в 15-летнем возрасте. В то время я учился игре на скрипке, но мне уже тогда не хотелось, играть для 15 родственников и знакомых, мне хотелось, чтобы меня слушали 500 человек и они были бы потрясены. Вот с этого-то все и началось. А как их потрясти? Я стал искать способы. Тут и помог синтез искусств.

Я понял, что всё искусство мировой цивилизации можно изобразить в виде пирамиды, у подножья которой – вербальность. Выше идет поэзия, где слова теряют свой вербальный примитив и становятся частью неизреченного, еще выше – изобразительное искусство, когда выразить можно больше, чем изобразить, и, наконец, на вершине пирамиды – высшая форма искусства – музыка. Может быть, человечество, и развивалось для того, чтобы после всех ужасов Вавилона, когда все языки смешались, найти один общий язык. И этот язык – музыка. Ибо для настоящего ценителя, находящегося на волне восприятия искусства – слушание музыки является самым глубочайшим, самым серьезным, самым высоким процессом.

– Есть ли у Вас ученики? Последователи?

– У меня не будет последователей до тех пор, пока здесь сильна система Кабалевского. На Западе – да, есть.

– У Вас много интересных, а иногда и парадоксальных трактовок тех или иных музыкальных или литературных явлений. Например, что Сальери убил Моцарта вовсе не из-за зависти, а «это трагедия поиска Бога», или что «музыка Баха была забыта почти на сто лет благодаря его сыновьям».

– Моя задача в чем? Возбудить, заставить думать… Обычно я говорю несогласным со мной: глупенький, мой хороший, ты вчера еще об этом не думал, а сегодня ты со мной не согласен, какое счастье! Ты не согласен со мной в оценке музыки Моцарта! Но вчера ты его не слушал, а сегодня уже со мной споришь! Какое счастье! Счастье в этом несогласии, давайте спорить! Давайте такие споры разведем. Давайте спорить не о том, на ком сегодня женился или не женился Басков, а действительно ли у Моцарта 41 симфония, или все-таки 46?

- Вы обладаете даром поистине чудодейственного воздействия на аудиторию, способны «заразить» слушателя. Откуда Вы сами черпаете эту энергию?

- Я верю в огромную сферу духа, которую мы называем разными именами, в ноосферу Вернадского. Из этой сферы более или менее открытые люди черпают энергию. Те, кто черпают ее максимально, можно называть гениями. Я питаюсь любовью к искусству и любовью к людям и моя мечта – их соединить. Есть люди, которые без искусства ужасно одиноки, и не знают, от чего они так ужасно страдают. Кто-то конечно испугается и убежит, но какое- то количество людей скажут, надеюсь, «спасибо».

- Расскажите о своих ближайших концертах в Москве.

- В апреле в российской столице у меня четыре программы. 11 апреля днем - «Волшебные дары» для самых маленьких. Это особый пасхальный концерт для детей и всей семьи: удивительные истории, рассказанные словом и музыкой – о чудесах и радости, о мудрецах и вере, о доброте и бессмертии. В этом концерте принимает участие Капелла Юрлова под управлением Геннадия Дмитряка.

На Пасху 12 апреля вечером программа «Великие арии и их тайны». Галерея великих образов в истории музыкального искусства. Будут петь ведущие солисты оперных театров Москвы и Секстет оркестра Большого театра России.

18 апреля также вечерняя программа: «Мир музыкальных шедевров».  Может ли в одном концерте звучать Бах и... цыганская музыка, Венские классики и... танго, безумная страсть и утончённость? Может! Что их объединяет? Любовь. Во всех её оттенках и проявлениях. В концерте принимает участие Камерный ансамбль классической музыки «Концертино».

И, наконец, 19 апреля днем «Смехофейерверк». Не раскрывая всех сюрпризов, скажу лишь, что это - концерт-салют, концерт-улыбка, концерт весны и радости! В этой программе принимает участие духовой квинтет Большого театра России.

Александр МАТУСЕВИЧ, «Новости музыки NEWSmuz.com»