Концерт прошел в рамках IX Зимнего международного фестиваля искусств Юрия Башмета в Сочи. Это в каком-то смысле «обратка» - Башмет и «Солисты Москвы» нередко выступали на организованном Рудиным фестивале ArsLonga в Москве.

Концерт начался с казусов. По техническим причинам в Сочи не смог приехать актер Анатолий Белый, который должен был читать Пушкина, Шекспира и поэтов Серебряного века между этюдами Листа. Обиженные сочинцы, к которым до этого не приехал еще и Костолевский, на концерт не пошли (или даже сдавали билеты). Так что в Органном зале остались только самые преданные поклонники фортепианной музыки и Листа, в частности.

Затем ведущий концерта объявил Ивана Рудина как заслуженного артиста России (ошибка вкралась и в буклет фестиваля). Обескураженный пианист принялся иронически объясняться с публикой, что о присвоении звания «он ничего не знал».

А вот концерт на только что купленном в Органный зал новехоньком рояле Yamaha получился отменным. Зрители слушали, затаив дыхание, а затем разразились овациями и были вознаграждены бисом.

Исполнение всех 12 этюдов Листа почитается в среде пианистов, как исполнение всех 24 Каприсов Паганини у скрипачей. Это чудовищно технически сложный подвиг, к тому же экзамен на артистическую зрелость. Романтизм, трагизм, демонизм — все это переплетается у Листа с максимально высокими виртуозными требованиями, собственно, в годы создания Лист был единственным пианистом в Европе, который мог это исполнить.

И взгляд на 12 этюдов всегда зависит от точки зрения пианиста. Что он видит в этих этюдах? Аттракцион пальцев или размах гения? Очень кстати сам Иван Рудин во вводном слове ответил, случайно или не случайно, на этот ключевой вопрос. Он упомянул, что замысел Листа был в желании создать полноценную оркестровую музыку средствами одного фортепиано. Точка.

Собственно, эту теорию (имеющую веское право на жизнь) Иван Рудин и доказывал в Органном зале. Может ли отдельно взятый рояль воссоздать всю стихию большого симфонического оркестра? Вероятно, да. Под пальцами Ивана Рудина явственно слышалась то виолончель, то арфа, то маримба, то скрипка, то контрабас… Рудин смог воссоздать целую палитру оркестровых средств. Гремели раскаты духовых, извивалась вертлявая мелодия флейты, сотрясалась (особенно в «Героической») ми-бемольная туба с контрабасом…

Иван Рудин заметно поменял последовательность этюдов, от первого к двенадцатому. Он аргументировал это тем, что сам Лист создавал этюды совсем не в той последовательности, в какой они затем появились в нотных библиотеках. Почему бы нет. В любом случае, эмоциональная связь между исполнительской последовательностью этюдов прослеживалась, так что никаких претензий.

С технической точки зрения, Рудин был если не безупречен, то достаточно близок к этому. Порою хотелось больше чувственности, изобразительности — иногда это проявлялось в полной мере, но иногда Рудин слегка заигрывался в размах. Опять же, наверняка это диктовала трактовка симфоничности. Хотелось бы более отточенной фразировки там, где сама музыка намекает на камерность.

После бурных аплодисментов Иван Рудин сыграл «Шутку» Баха, и даже для шуточного биса чуть-чуть не хватило космичности, той заповедной исповедальности, которую так ждешь от ученика Доренского.

И все же Рудин хорош. Его виртуозность самоценна. И трактовка «Двенадцати трансцендентных этюдов» вполне имеет право на жизнь.

Вадим ПОНОМАРЕВ
Фото: Светлана МАЛЬЦЕВА