Вряд ли надо представлять литовского музыканта Давида Герингаса в его 75 лет. Он был учеником Мстислава Ростроповича в МГК, а в 1970 году стал победителем IV Конкурса им. Чайковского. С 1975 года он живет в Германии, и с тех пор записал немало выдающихся дисков, всего их около 120. Губайдуллина и Рорема посвящали ему концерты, критики Grand Prix du Disque и Diapason d'or, и дважды Echo Klassik вручали ему награды за лучшие записи. Кроме того, Давид преподает как профессор в разных академиях, и дирижирует собственным камерным оркестром.

Давид Герингас

Каждый приезд Герингаса в Россию — праздник. Что бы ни говорили, но Герингас — оплот русской музыкальной школы, и его виолончель поет столь пронзительно, что не вспомнить про Ростроповича просто невозможно. За несколько дней до концерта стало известно, что по медицинским причинам в концерте не сможет принять участие пианистка Виктория Постникова, и ее заменил молодой талантливый пианист Филипп Копачевский. Программа тоже чуть изменилась, но не кардинально. Все те же Штраус, Мендельсон и Малер, добавился лишь Шуберт.

Если в сонате Шуберта «Арпеджионе» маэстро будто бы разминался, то уже в «Четырех песнях» Малера в переложении Герингаса довелось услышать всю мощь и дыхание его виолончели. С этими песнями была же любопытная предыстория. Одним из лучших исполнителей австро-немецких Lieder Малера был баритон Дитрих Фишер-Дискау. Он вдохновил Герингаса на создание переложений песен для виолончели и фортепиано. За альбом с этими песнями при участии пианиста Иэна Фонтейна Герингас получил в 2013 году премию Echo Klassik. А в Россию он привез четыре песни, - две на народные тексты «Волшебный рог мальчика» и две на тексты подражания древним поэтам «Песни странствующего подмастерья» и на стихи Фридриха Рюккерта (1788—1866) «Семь песен последних лет».

Давид Герингас относится к голосоведению Малера как к величайшей ценности. Он тщательно воспроизводит на виолончели даже мельчайшие нюансы вокальной партии, и настолько дотошно, что его виолончель начинает напоминать человеческий голос. Как ему удается воспроизвести все эти вокальные приемы — открытые и закрытые гласные, вибрато, перетекания из регистра в регистр, - Бог весть. Но это настолько совершенно и восхитительно, что нет слов. Особенно ему удаются адажио, - тут он непревзойденный мастер, что в той же «Арпеджионе», что в заключительной Сонате №2 Мендельсона. А в тех же Песнях его инструмент звучит певуче до невероятной степени, что в барочных, что в романтичных оттенках. Кажется, что Герингас сам неслышно губами пропевает Малера. Совершенно превосходно прозвучала Des Antonius von Padua Fischpredigt («Проповедь Антония Падуанского рыбам»), - мельтешение рыб в воде ощущалось буквально физически, и при этом никакой неуместной иронии или фарса.

Давид Герингас

Прозвучал также знаменитый Романс для виолончели и фортепиано Рихарда Штрауса, где виолончель Герингаса звучала столь певуче и одухотворенно, что снова послышался человеческий голос. А это - высший пилотаж. Во второй Сонате позднего Мендельсона, помимо отмеченного адажио, прекрасно сложилась мистическая динамика развития — от светлого ре-мажора к суровым баховым хоралам, и разрешение в Molto Allegro с почти речитативами от виолончели. Можно вспомнить, что вторую сонату Мендельсон посвятил князю Виельгорскому, которому принадлежала виолончель, впоследствии ставшая инструментом Ростроповича, учителя Герингаса. Связь времен.

Филипп Копачевский и Давид Герингас

И тут непременно стоит сказать про пианиста Филиппа Копачевского. До сего времени он виртуозно аккомпанировал Герингасу, тонко подмечая все перепады в его эмоциональности, и ни разу не переходя на первый план, как и должно. А во второй Сонате Мендельсона рояль и виолончель играют на равных, то дополняя, то следуя друг за другом. И Копачевский снова показал себя как отменный интерпретатор немецкой романтики. Он был умерен и страстен одновременно, элегантно подхватывая пассажи коллеги, и тончайше пианистически преподнося извилистый ход мысли Мендельсона. Это было очень хорошо.

На бис Герингас рассказал на превосходном русском несколько забавных историй про Ростроповича и Гергиева. И сыграл еще почти 20 минут бисов из романсов Штрауса, и заодно вариации на тему рыцарского характера Дон Кихота. И это тоже было прекрасно, овации долго не стихали.

Вадим ПОНОМАРЕВ

Фестиваль в Челябинске, Сатке и Троицке длится всего четыре дня, но порграмма насыщенная, а самое главное, что концерты идут! Организаторы успевают закончить его до 30 октября, когда проведение концертов в области будет крайне затруднено или запрещено по эпидемиологическим причинам.

На гала-концерте открытия «Солисты Москвы» п/у Юрия Башмета сыграли Свиридова, Сальери, Моцарта и музыкально-литературное действо по поэме Есенина «Черный Человек» с актером Андреем Мерзликиным.

Юрий Башмет

Программа достаточно необычная, и требует пояснений. Историю редко исполняемой Камерной симфонии для струнных Георгия Свиридова рассказал сам Юрий Башмет:

«Это крайне редко звучащая симфония Свиридова. А мы в свое время впервые ее исполнили, и мировая премьера этой симфонии была, по просьбе Свиридова. Он сочинил ее примерно в 1943 году, но постоянно возвращался к ней, считал, что она несовершенна. Переживал. А потом было его желание, чтобы «Солисты Москвы» исполнили ее и записали. После ухода Свиридова из жизни был звонок его вдовы, которая об этом рассказала. Его племянник, который преподает в Питерской консерватории историю музыки, издал его рукопись, подтвердил подлинность желания Свиридова, и передал мне ноты. Я рад, что фестиваль открывается именно этими звуками Георгия Свиридова».

Дирижирует Юрий Башмет

Камерная симфония состоит из 4 частей: по очереди идут Allegretto, Vivace, Andante, а в последней части переосмысливаются все три предыдущих. Композиция поначалу выглядит несколько рыхлой для Свиридова, однако финал собирает все воедино, и чрезвычайно изящен. «Солисты Москвы», словно истосковавшиеся по живым концертам, звучат на этом фестивале очень свежо и раскрепощенно. Акценты расставлены ровно там, где нужно, переходы из пианиссимо в форте невесомы и органичны, невероятной высоты профессионализм во всех смыслах и деталях.

«Черный Человек» - одно из последних произведений Сергея Есенина, фактически реквием. Прекрасный актер Андрей Мерзликин, пожалуй, слегка переусердствовал в нагнетании воющей надрывности, что и на дикции (с радиопетличкой) сказалось не лучшим образом. Но в образ попал идеально. Да и на позднего Есенина он похож.

Андрей Мерзликин читает «Черного Человека»

«Вы увидите, какой феноменальный актер Мерзликин, как он читает. Музыку мы подобрали примерно того же времени. Там и Стравинский, и Шнитке, и Чайковский, и Барток», - говорит Башмет.

Показалось, что выбор музыки все-таки слишком уж банален и очевиден. Когда нужна неопределенность и тревожность, вот вам «Аполлон Мусагет» Стравинского. Когда есть ростки надежды, то «Элегия» Чайковского. А для нормальности Барток. Где сомнения, там «Концерт для троих» Шнитке. Это все оправдано для широкой публики, но все-таки хотелось бы более оригинального подхода, дарующего дополнительные контексты.

Солируют Алексей Уткин (гобой) и Марина Чепурина (флейта)

Один из лучших итальянских композиторов Антонио Сальери в концерте до мажор был исполнен семейным дуэтом Алексей Уткин (гобой) и Марина Чепурина (флейта) с «Солистами». Это было невероятно роскошно, барокко как оно есть, с тончайшими нюансировками, дыханием итальянской классики того времени, претендующей «всего лишь» на изысканность. Искусство для искусства. Уткин и Чепурина транслировали это в наилучшем виде, и какие же виртуозные пассажи они только не исполнили. В антитезу Башмет поставил, разумеется, Моцарта. 40-я симфония без сомнений показывает историческое превосходство Моцарта в жизненности и искренности, но открытием на самом деле стал Челябинский симфонический оркестр.

Челябинский оркестр прозвучал фантастически ярко

Челябинский оркестр прозвучал фантастически ярко. Ранее не доводилось его слышать, а тот факт, что ему всего три года, - придает почти сенсационный окрас. Понятно, что в 40-й симфонии только струнные группы и немного духовых, - но это было сыграно технически безукоризненно, ярко, эмоционально и очень чисто. Давненько не приходилось слышать настолько отлаженный провинциальный оркестр, да еще с прекрасными инструментами, отнюдь не «дровами». Заслуга лежит на его худруке и главном дирижере Адике Абдурахманове, и отчасти на Денисе Власенко, репетировавшим с оркестром два дня до фестиваля, но еще больше - на уме и совести «Солистов Москвы» Романе Балашове, который вместе с Абдурахмановым лично принимал участие в отборах участников нового оркестра.

Да, Моцарта оркестр играл чуть-чуть по-русски, с разрыванием рубахи на груди, а не с должной буржуазностью и сытостью. Но это было искренне. Прекрасная работа, это действительно один из лучших оркестров за пределами Москвы и Питера. Есть куда расти, есть с чем работать. Наилучшие впечатления.

На следующий день фестиваль Башмета переместился в шахтерский городок Сатка. И знаете, при населении около 40 тысяч там есть чудесный красивый ДК с акустическим (!) залом, который получил Сталинскую премию в 50-е годы прошлого века. До сих пор ничего не заменено, там оригинальные барельефы, полы, люстры и, самое главное, акустика. Настоящий дворец в Сатке. Акустика тут получше, чем во многих миллионниках. И публика чуткая, воспитанная, - что стало не меньшей неожиданностью. Словом, феномен Сатки надо изучать и по возможности тиражировать.

Ноктюрн Чайковского с солирующим на альте Юрием Башметом

Начали «Солисты Москвы» с «Двух народных норвежских мелодий» Грига, беспроигрышный вариант. Но, вопреки ожиданиям, программа для невероятной саткинской публики только продолжила усложняться. Сначала Ноктюрн Чайковского с солирующим на альте Юрием Башметом, затем неочевидная Серенада Дворжака для струнного оркестра, и это с вдохновленными «Солистами Москвы» было очень импозантно, да и флейтистка Александра Зверева с Меланхолической серенадой Чайковского для скрипки в переложении для флейты добавила атмосферности (хотя Зверева все меньше напоминает солистку, а все больше — командную оркестровую флейтистку «Новой России»).

Завершился второй концерт фестиваля романтической «Смертью и девушкой» Шуберта в переложении Малера, где «Солисты Москвы» уж совсем превзошли самих себя в нюансировке и легкости дыхания. Они сейчас просто неотразимы. Даже в бисе с «Чардашем».

Вадим ПОНОМАРЕВ

Coca-Cola Arena – внушительных размеров стадион вроде московского «Открытия Арены», гибко трансформирующийся хоть под футбольное поле, хоть в концертный зал. Для улучшения акустики по трем сторонам сцены установили деревянную выгородку, и на потолок повесили акустические панели. Звук все равно, впрочем, на порядок хуже, чем в опере. Но уж что есть, то есть.

Leonard Schreiber

Известный бельгийский скрипач Леонард Шрайбер начал «Хорошо темперированный шансон» Алексея Шора с места в карьер, - эмоционально, страстно. Ирония в том, что играл он… «Мурку». Собственно «Шансон» Шора и состоит из 13 шутливых музыкальных новелл, основанных на блатных, народных и советских песнях первой половины прошлого века. Шор придумал любопытные вариации на эти хорошо знакомые всем советским слушателям (но вряд ли Шрайберу) мотивы. «Мурка» (Murka Metamorphoses), «Постой, паровоз» (Trans-Siberian Waltz), «7/40» (7:40 Samba), «Бублички» (Buenos Aires Bonbons), «Цыпленок жареный» (Chicken Tarantella) и т.д. Бельгиец уловил цыганскую природу той же «Мурки», и весьма органично влился в этот поток бесчисленных красивых мелизмов и эффектных штрихов. К тому же Шор часто использует прием переноса мелоса в иной жанр — то самба, то тарантелла. А там уже у каждого скрипача есть свои наработанные приемы, что лихо и продемонстрировал Леонард Шрайбер. Неангажированная публика, половина из которой состояла из корейцев, пришедших на Йол Юм Сон, была в чистом восторге.

Леонард Шрайбер

А вот сама пианистка из Южной Кореи Йол Юм Сон, лауреат Международного конкурса пианистов им. Вана Клиберна и Международного конкурса им. П.И. Чайковского (оба — вторая премия) с Третьим концертом Прокофьева для фортепиано с оркестром произвела более неоднозначное впечатление. При всей несомненной техничности и одаренности кореянки ее чеканность не произвела впечатления жизнелюбия и радости, пронизывающего Третий концерт. Да и вовсе никаких ощущений не вызвала, будто играл музыкальный автомат. Хотя пианистка всячески демонстрировала свою вовлеченность — раскачивалась на стуле, махала головой с эффектными прядями смоляных волос, пристукивала Лабутенами по полу… А игра все равно звучала механистично.

Yeol Eum Son

Там, где Прокофьев подразумевает в кантилене распевность и всю эту «широка страна моя родная» в колорите русской фольклорной музыки, у Йол Юм Сон всего лишь кантилена, которую необходимо лишь правильно сыграть. Во второй части звучит гавот, и Прокофьев стилизует его до карикатурности, нарочитости струящихся вверх-вниз гамм ради ощущения все той же широты и могущества природы над чопорным придворным танцем (как же блистательно играл эту часть Эмиль Гилельс!), у кореянки лишь повод показать свою несомненную технику. Наконец, когда все начинает погружаться в волшебный сон с засурдиненными духовыми, и у Прокофьева торжествует импрессионистический дух русских сказок с гуслярами и скоморохами, - ничего подобного от музыки Йол Юм Сон не исходит вовсе. И только в третьей, плясовой части начинает вырисовываться нечто подлинно динамичное и по делу виртуозное, - когда фортепиано и оркестр начинают «перебивать» друг друга. Тут пассажи кореянки выглядят логичными, она с оркестром вступает в занимательную дуэль, и все на своих местах при полном понимании. Впрочем, заключительная кантилена — снова не о прокофьевском цветении жизни и радости, а скорее о брамсовской тревожности, невесть откуда взявшейся здесь.

Yeol Eum Son

Иерусалимский симфонический оркестр активно поддерживал диалог с обоими солистами, почти не перекрывал их (хотя случалось на piano), и произвел скорее нейтральное впечатление. Послушать собственно оркестр не получилось, заявленный цикл симфонических поэм «Моя родина» Бедржиха Сметаны они играть не стали. Но им еще предстоит несколько концертов на фестивале InClassica, где можно будет расслушать оркестр повнимательнее.

Yeol Eum Son

InClassica организован Европейским фондом поддержки культуры, и проходит в Дубае до 26 сентября.

Вадим ПОНОМАРЕВ
Фото: Алексей МОЛЧАНОВСКИЙ, пресс-служба InClassica

Yeol Eum Son

Начался же концерт с Увертюры-фантазии «Ромео и Джульетта» Чайковского. Не покидает чувство, что Словацкий филармонический играет Чайковского все-таки как-то по-своему. В драматических моментах оркестр приближается к лиричности Чайковского, но в более спокойных — уходит в сугубый орнаментализм, вообще несвойственный композитору. И от дирижера это никак не зависит. Сергей Смбатян попытался зарядить его светлой грустью, но оркестр упорно не хотел слышать этого. А вот стоило взяться за драматические или, наоборот, мелодично-лирические темы, - взаимопонимание сразу находится. Ну вот такое прочтение Чайковского, почему нет.

Сергей Смбатян

Обладатель премии Grammy Гил Шахам (США — Израиль) вышел на сцену сначала в «Морских пейзажах» композитора-резидента фестиваля Алексея Шора. "Seascapes" уже звучали в исполнении Сергея Догадина, Алены Баевой, Дэвида Аарона Карпентера, Гайка Казазяна, «Струнного квартета Давида Ойстраха», Андрея Баранова, Шломо Минтца, Рэя Чена, Николая Снайдера, Гая Браунштейна и других скрипачей. И вот версия Гила Шахама.

Гил Шахам

Сразу поразил восхитительный полновесный звук его скрипки. И это была вовсе не его привычный Страдивари, а относительно новый инструмент некого армянского мастера, живущего в США. Скрипка певучая. с благородной грустинкой. В «Морских пейзажах» обилие мелодических линий, которые Гил Шахам предпочел играть вообще без вибрато, на открытом пронзительном звуке. Оркестр аккуратно аккомпанировал солисту, не перебивая и не перекрывая.

«Заброшенный маяк», первая часть "Seascapes", отчасти напомнила музыку Джона Уильямса к фильму «Список Шиндлера», но именно как настроенческая реминисценция. Вторая часть «Одинокий парус» - лиричная, отсылающая к «морскому» импрессионизму Дебюсси. Гил Шахам тут показал невероятно эффектный романтический звук. И совершенно другая тревожная атмосфера в третьей части «Надвигающаяся буря». Наконец, финальная часть «Летний град» отсылает к венским классикам и бальным танцам, а Шахаму есть, где развернуться с виртуозными фиоритурами и пассажами.

Гил Шахам

И вот, наконец, Брамс. Один из самых сложных скрипичных концертов в истории музыки. Гил Шахам взялся за дело с необыкновенным тактом — нигде, даже в самых виртуозных местах, он не старался перекрыть оркестр, и точно вплетался в его канву, чтобы было очевидно очень непросто, учитывая сложнейшую партию. Его скрипка пела и плакала, вздыхала и щебетала. В финале первой части Allegro non troppo Гил Шахам решился сыграть каденцию не привычного Иоахима, а Джорджа Энеску. Отчасти это было связано с тем, что далее сам Шахам едет на фестиваль Энеску, и тоже будет играть там этот концерт Брамса. Исполнение каденции получилось немного заученным, зато по восприятию свежо и крайне эмоционально. А уж какое чудное Анданте получилось, - высший музыкальный пилотаж асов.

Гил Шахам и Сергей Смбатян

В целом, такого отменного исполнения Скрипичного концерта Брамса давно не доводилось слышать. Улыбчивый Гил Шахам безупречно интонировал, блистал техникой и при этом был скромен и чуток к оркестру. И Словацкий филармонический оркестр был отчаянно тут хорош. И это был настоящий триумф. Публика аплодировала очень долго… И стоя.

«Это одно из самых ярких событий моего года. Так приятно было выйти на сцену с этим замечательным оркестром и маэстро Сергеем Смбатяном. Для меня большая честь быть частью InClassica. Музыка, которую я играл сегодня вечером — А. Шор и Й. Брамс — это удивительные произведения, и мне действительно понравилось исполнять их в этом зале. Я очень рад, что меня пригласили, и спасибо организаторам, потому что все прошло отлично», - сказал после концерта Гил Шахам.

Фестиваль InClassica организован Европейским фондом поддержки культуры, и проходит в Дубае до 26 сентября.

Вадим ПОНОМАРЕВ
Фото: Евгений ЕВТЮХОВ / Пресс-служба фестиваля InClassica