Теперь классик советской эстрады живет на три страны, время от времени
судится с музыкальными пиратами и сочиняет оперу. А еще — готовится отметить
65-летие, пишет "МК". В Израиле.
— Давид Федорович, нарочно сбежали со своего юбилея так далеко?
— Да нет, так происходит каждый год. Моя дата приходится на июль, а лето мы обычно проводим не в Москве. Поэтому нет, не специально.
— Но это же не простая дата, надо бы собрать коллег, друзей.
— Мы и соберем. Здесь у нас с женой есть несколько друзей, отметим в каком-нибудь хорошем ресторане.
— Как думаете, из Москвы в этот день будет много звонков?
— Много не жду. Я понимаю, что люди заняты своими делами, да и не все знают мои координаты. Но для меня это большого значения не имеет — ничего особенно торжественного я не чувствую.
— Но по натуре вы компанейский человек или одиночка? Тишина или звон бокалов ваша стихия?
— Профессия композитора — она в какой-то мере двойственная. С одной стороны, требует уединения: в кабинете, в студии. С другой — связана с большим количеством контактов. Мой характер, по-моему, с такой двойственностью совпадает идеально.
“Напрасные слова”
— Вопрос, который наверняка слышал каждый композитор. Как сочиняется музыка? Ну хоть вы можете на него ответить?
— Нет, этого и я не знаю. Какую работу нужно провести чисто практически, как музыку записать и аранжировать — рассказать могу. А как рождается сама мелодия — вот это объяснить довольно трудно: процесс достаточно непонятный и иногда даже мистический.
— Ну, может, у вас есть определенный план работы: садитесь, например, в уединении, думаете несколько часов, а потом вдруг: эврика!
— Ну, в принципе у меня существует график работы. Но как-то больше я работаю авралами. Иногда бездельничаю подолгу, и меня мучает совесть, что работа стоит. Но это, я думаю, потому что боюсь к ней притронуться, чтобы не испортить впечатление, не потерять какую-то новизну ощущений, так скажем. Ведь сегодня песенным творчеством я почти не занимаюсь — меня интересуют более крупные формы.
— А известные исполнители до сих пор не названивают, не просят сочинить какой-нибудь очередной хит?
— А смысл? Они ведь знают, что это не ко мне.
— То есть песня, банальный шлягер — уже не ваш уровень?
— Не в этом дело. Песня — довольно большая часть моей жизни. Но она прошла. Сейчас я пишу оперу, которая называется “Екатерина Вторая”. Уже около года над ней работаю, нахожусь как бы на середине пути. И надеюсь, если все будет хорошо, закончить это сочинение.
— Извините, я не в курсе, это ваша первая опера?
— Да, как оперное произведение — первое. Хотя уже сейчас, когда показываю некоторые куски своим друзьям, начинаются споры — что это: опера или мюзикл. Мне бы хотелось, чтобы это была опера. А уж что выйдет…
“Как прекрасен этот мир”
— Где лучше пишется: в России или за границей?
— В России, там более привычный режим жизни. А за границей, особенно летом, никак нельзя отделаться от ощущений, что ты на курорте. Тем не менее я пытаюсь что-то делать и здесь. Так сказать, чтобы процесс не очень прерывался.
— Давид Федорович, история, конечно, давняя. Но какая главная причина того, что в 90-м году вы переехали жить в Германию?
— Трудно сказать. Скорее всего мне просто захотелось пожить там и посмотреть мир. То, чем советские люди были в достаточной мере обделены. Тем более много читал про художников и композиторов прошлого, которые часто уезжали жить за границу, и это было только на пользу их творчеству. Ко всему прочему 90-й год: эта беспролазная рутина, этот режим, который порядком уже надоел. Так что в определенной мере это был и какой-то внутренний протест. Но эмигрантом я себя никогда не считал. Просто был период длительного, скажем так, путешествия.
— Первое время в Германии тяжело пришлось?
— В любом случае опыт — более чем полезный.
— Но правда, что ради хлеба насущного вам приходилось выступать в немецких ресторанах, играть там на пианино?
— Ну и что. Для того чтобы заработать деньги, всякая работа хороша. Не говоря уж о том, что в Советском Союзе почему-то игра в ресторане считалась занятием третьего сорта. А в Кельне, когда люди узнавали, что я играю по ресторанам и отелям, мне говорили, что это очень хорошая и престижная работа. Тем более при всей своей известности в Советском Союзе на Западе я был абсолютно неизвестен. Занимался же не классическими жанрами, которые более экспортируемы, а советской песней, которую в Европе не знали, не знают и не будут знать. Кроме разве что “Катюши” и “Подмосковных вечеров”.
— И группы “Тату” еще.
— Ну, это уже совсем другая история, и там не в мелодии дело.
— А зарабатывали прилично?
—Достаточно для того, чтобы нормально жить. Без излишеств, конечно, но вполне.
— А чаевые брали?
— Вообще-то обычно их дают, а не берут. Естественно, мне их давали. Сколько? Нет, я уже не помню. Старался как-то на этом не зацикливаться. Кроме того, у меня не было какой-то постоянной работы, играл время от времени, даже не так часто, как нужно было, — я ведь еще и продолжал заниматься сочинительством, кое-что делал для оркестров телевидения и радио. Но самое главное — я по-прежнему продолжал зарабатывать музыкой.
— А немцы знали, что за роялем — тот самый человек, который написал гимн Победы?
— А они не знают гимн Победы.
— Даже в Берлине?
— Я не знаю, какие нужно проводить опросы на эту тему. Зато прекрасно отдаю себе отчет, что никакого имени у меня в Европе не было и сделать его уже нельзя. Скажем так, поздновато.
“Мой адрес — Советский Союз”
— Возвращаться было сложнее, чем уезжать?
— Нет, совсем ничего сложного не было. В первый раз я приехал в Москву в 94-м году, потом стал приезжать чаще. А с 98-го года я уже живу в Москве. Конечно, попал в совершенно другую страну, но…
— Спустя четыре года узнали Москву?
— Узнал. Она была в плохом состоянии, еще хуже, чем до моего отъезда. Но сейчас, надо сказать, Москва выглядит вполне прилично.
— За семь лет не успели пожалеть о возвращении?
— Нет, все нормально абсолютно. Тем более я могу жить там, где мне нравится. С этим сознанием намного приятней.
— Теперь, если не ошибаюсь, вы живете на три дома?
— Вы знаете, в Германию, я думаю, через некоторое время я ездить перестану. Там мне становится трудно. Да и потом особых дел у меня сейчас в Германии нет. Скорее всего мы будем жить в Москве и иногда ездить в Израиль. У меня жена израильтянка.
“Эти глаза напротив”
— Давид Федорович, композиторы — народ влюбчивый?
— Я не знаю, за других сказать не могу.
— Так скажите за себя. Нужна Муза?
— Я в своей жизни много влюблялся. Но непосредственно к моей работе это как-то не относилось.
— А вот Максим Дунаевский семь раз был женат. А вы?
— Я третий раз женат. В этом плане отстаю от Дунаевского.
— Наверное, только в этом. С женами по-хорошему расставались?
— Ну-у… Можно считать, что да. Что касается меня, то я, конечно, зла и обид на них не держу. Вообще, стараюсь, чтобы у меня не было врагов.
— Но вы встретили свою Любовь. Я имею в виду вашу супругу Любовь Викторовну. Это последняя любовь?
— Надеюсь, что да.
— Но она и ваша Муза?
— Не знаю. Я профессионал, понимаете. Поговорите об этом лучше с людьми, которые увлекаются, для которых любовь и искусство — все едино. Я в этом смысле человек неинтересный, сухой. Для меня музыка — это работа.
— С Любовью Викторовной вы познакомились в Израиле?
— Нет, в Германии. Дело в том, что Люба — пианистка, музыкант, певица. И она всю жизнь проработала в отелях, в ресторанах, в кафе. Собственно говоря, там мы и познакомились.
— То есть у вас был чисто служебный роман?
— Не знаю, как его назвать. Можно сказать, познакомились на профессиональной почве.
— Говорят, поздние романы — самые крепкие.
— Хотелось бы так думать. Надеюсь на это.
— Дочь от первого брака частый гость в вашей семье?
— К сожалению, она живет в другой семье, мы мало общаемся.
— Она ведь тоже стала музыкантом?
— Нет, она не стала музыкантом и никогда не собиралась. Она по профессии журналист.
— Да? Она брала у вас когда-нибудь интервью?
— Нет, не брала. Почему? Я не знаю.
— А в каком СМИ она работает?
— Тоже не знаю.
— Имею в виду: в печатном, на радио, на телевидении?
— Не знаю…
“Остановите музыку”
— Последнее время ваше имя часто упоминалось в связи с различными судебными процессами. С телеканалом “Россия” судитесь, потому что они урезали ваш концерт, со звукозаписывающими студиями — за то, что незаконно тиражируют ваши песни…
— Вы знаете, я могу только сказать, что сам я судебными делами не занимаюсь и никогда бы не стал тратить на это время. Но поскольку есть доверенные лица — юристы, адвокаты, — я только приветствую эту ситуацию. Совсем ничего не делать в этом смысле было бы неправильно. Ведь это касается не только меня, но и других авторов, чьи права здесь нарушаются. А во всем, считаю, должен быть порядок.
— Россия в этом плане — страна беспорядочная. Порядку в Германии научились?
— Ну, в принципе я и без Германии люблю, чтобы все стояло на своих местах. По моему характеру так жить удобнее и приятнее. Но в данном случае речь идет не о каком-то порядке в доме, а о куда более важных вещах. Мы, авторы, не ходим на работу, мы живем исключительно со своих гонораров. И, естественно, недополучаем в результате неправомерных действий каких-то неизвестных нам лиц. Надо восстанавливать порядок. По возможности.
— И все-таки денежный вопрос здесь — главный?
— Ну как, денежный вопрос. Я ведь не питаюсь воздухом. Может, есть любители, для которых что-то сочинять или писать — большое удовольствие и хобби. А я профессионал, и других источников дохода у меня нет. Бизнесом я не занимаюсь…
— Еще один судебный процесс был по поводу использования ваших мелодий в качестве звонков на сотовых телефонах. Вот у меня на мобильном ваш “День Победы”. Я вас этим оскорбляю или, наоборот, выказываю пиетет?
— Я вообще никак к этому не отношусь. Это вполне нормально. Песня существует, кто-то ее любит слушать, кто-то — петь, а кто-то закачивает в телефон. Это уже не имеет ко мне отношения. К закону, может быть…
— Давид Федорович, нарочно сбежали со своего юбилея так далеко?
— Да нет, так происходит каждый год. Моя дата приходится на июль, а лето мы обычно проводим не в Москве. Поэтому нет, не специально.
— Но это же не простая дата, надо бы собрать коллег, друзей.
— Мы и соберем. Здесь у нас с женой есть несколько друзей, отметим в каком-нибудь хорошем ресторане.
— Как думаете, из Москвы в этот день будет много звонков?
— Много не жду. Я понимаю, что люди заняты своими делами, да и не все знают мои координаты. Но для меня это большого значения не имеет — ничего особенно торжественного я не чувствую.
— Но по натуре вы компанейский человек или одиночка? Тишина или звон бокалов ваша стихия?
— Профессия композитора — она в какой-то мере двойственная. С одной стороны, требует уединения: в кабинете, в студии. С другой — связана с большим количеством контактов. Мой характер, по-моему, с такой двойственностью совпадает идеально.
“Напрасные слова”
— Вопрос, который наверняка слышал каждый композитор. Как сочиняется музыка? Ну хоть вы можете на него ответить?
— Нет, этого и я не знаю. Какую работу нужно провести чисто практически, как музыку записать и аранжировать — рассказать могу. А как рождается сама мелодия — вот это объяснить довольно трудно: процесс достаточно непонятный и иногда даже мистический.
— Ну, может, у вас есть определенный план работы: садитесь, например, в уединении, думаете несколько часов, а потом вдруг: эврика!
— Ну, в принципе у меня существует график работы. Но как-то больше я работаю авралами. Иногда бездельничаю подолгу, и меня мучает совесть, что работа стоит. Но это, я думаю, потому что боюсь к ней притронуться, чтобы не испортить впечатление, не потерять какую-то новизну ощущений, так скажем. Ведь сегодня песенным творчеством я почти не занимаюсь — меня интересуют более крупные формы.
— А известные исполнители до сих пор не названивают, не просят сочинить какой-нибудь очередной хит?
— А смысл? Они ведь знают, что это не ко мне.
— То есть песня, банальный шлягер — уже не ваш уровень?
— Не в этом дело. Песня — довольно большая часть моей жизни. Но она прошла. Сейчас я пишу оперу, которая называется “Екатерина Вторая”. Уже около года над ней работаю, нахожусь как бы на середине пути. И надеюсь, если все будет хорошо, закончить это сочинение.
— Извините, я не в курсе, это ваша первая опера?
— Да, как оперное произведение — первое. Хотя уже сейчас, когда показываю некоторые куски своим друзьям, начинаются споры — что это: опера или мюзикл. Мне бы хотелось, чтобы это была опера. А уж что выйдет…
“Как прекрасен этот мир”
— Где лучше пишется: в России или за границей?
— В России, там более привычный режим жизни. А за границей, особенно летом, никак нельзя отделаться от ощущений, что ты на курорте. Тем не менее я пытаюсь что-то делать и здесь. Так сказать, чтобы процесс не очень прерывался.
— Давид Федорович, история, конечно, давняя. Но какая главная причина того, что в 90-м году вы переехали жить в Германию?
— Трудно сказать. Скорее всего мне просто захотелось пожить там и посмотреть мир. То, чем советские люди были в достаточной мере обделены. Тем более много читал про художников и композиторов прошлого, которые часто уезжали жить за границу, и это было только на пользу их творчеству. Ко всему прочему 90-й год: эта беспролазная рутина, этот режим, который порядком уже надоел. Так что в определенной мере это был и какой-то внутренний протест. Но эмигрантом я себя никогда не считал. Просто был период длительного, скажем так, путешествия.
— Первое время в Германии тяжело пришлось?
— В любом случае опыт — более чем полезный.
— Но правда, что ради хлеба насущного вам приходилось выступать в немецких ресторанах, играть там на пианино?
— Ну и что. Для того чтобы заработать деньги, всякая работа хороша. Не говоря уж о том, что в Советском Союзе почему-то игра в ресторане считалась занятием третьего сорта. А в Кельне, когда люди узнавали, что я играю по ресторанам и отелям, мне говорили, что это очень хорошая и престижная работа. Тем более при всей своей известности в Советском Союзе на Западе я был абсолютно неизвестен. Занимался же не классическими жанрами, которые более экспортируемы, а советской песней, которую в Европе не знали, не знают и не будут знать. Кроме разве что “Катюши” и “Подмосковных вечеров”.
— И группы “Тату” еще.
— Ну, это уже совсем другая история, и там не в мелодии дело.
— А зарабатывали прилично?
—Достаточно для того, чтобы нормально жить. Без излишеств, конечно, но вполне.
— А чаевые брали?
— Вообще-то обычно их дают, а не берут. Естественно, мне их давали. Сколько? Нет, я уже не помню. Старался как-то на этом не зацикливаться. Кроме того, у меня не было какой-то постоянной работы, играл время от времени, даже не так часто, как нужно было, — я ведь еще и продолжал заниматься сочинительством, кое-что делал для оркестров телевидения и радио. Но самое главное — я по-прежнему продолжал зарабатывать музыкой.
— А немцы знали, что за роялем — тот самый человек, который написал гимн Победы?
— А они не знают гимн Победы.
— Даже в Берлине?
— Я не знаю, какие нужно проводить опросы на эту тему. Зато прекрасно отдаю себе отчет, что никакого имени у меня в Европе не было и сделать его уже нельзя. Скажем так, поздновато.
“Мой адрес — Советский Союз”
— Возвращаться было сложнее, чем уезжать?
— Нет, совсем ничего сложного не было. В первый раз я приехал в Москву в 94-м году, потом стал приезжать чаще. А с 98-го года я уже живу в Москве. Конечно, попал в совершенно другую страну, но…
— Спустя четыре года узнали Москву?
— Узнал. Она была в плохом состоянии, еще хуже, чем до моего отъезда. Но сейчас, надо сказать, Москва выглядит вполне прилично.
— За семь лет не успели пожалеть о возвращении?
— Нет, все нормально абсолютно. Тем более я могу жить там, где мне нравится. С этим сознанием намного приятней.
— Теперь, если не ошибаюсь, вы живете на три дома?
— Вы знаете, в Германию, я думаю, через некоторое время я ездить перестану. Там мне становится трудно. Да и потом особых дел у меня сейчас в Германии нет. Скорее всего мы будем жить в Москве и иногда ездить в Израиль. У меня жена израильтянка.
“Эти глаза напротив”
— Давид Федорович, композиторы — народ влюбчивый?
— Я не знаю, за других сказать не могу.
— Так скажите за себя. Нужна Муза?
— Я в своей жизни много влюблялся. Но непосредственно к моей работе это как-то не относилось.
— А вот Максим Дунаевский семь раз был женат. А вы?
— Я третий раз женат. В этом плане отстаю от Дунаевского.
— Наверное, только в этом. С женами по-хорошему расставались?
— Ну-у… Можно считать, что да. Что касается меня, то я, конечно, зла и обид на них не держу. Вообще, стараюсь, чтобы у меня не было врагов.
— Но вы встретили свою Любовь. Я имею в виду вашу супругу Любовь Викторовну. Это последняя любовь?
— Надеюсь, что да.
— Но она и ваша Муза?
— Не знаю. Я профессионал, понимаете. Поговорите об этом лучше с людьми, которые увлекаются, для которых любовь и искусство — все едино. Я в этом смысле человек неинтересный, сухой. Для меня музыка — это работа.
— С Любовью Викторовной вы познакомились в Израиле?
— Нет, в Германии. Дело в том, что Люба — пианистка, музыкант, певица. И она всю жизнь проработала в отелях, в ресторанах, в кафе. Собственно говоря, там мы и познакомились.
— То есть у вас был чисто служебный роман?
— Не знаю, как его назвать. Можно сказать, познакомились на профессиональной почве.
— Говорят, поздние романы — самые крепкие.
— Хотелось бы так думать. Надеюсь на это.
— Дочь от первого брака частый гость в вашей семье?
— К сожалению, она живет в другой семье, мы мало общаемся.
— Она ведь тоже стала музыкантом?
— Нет, она не стала музыкантом и никогда не собиралась. Она по профессии журналист.
— Да? Она брала у вас когда-нибудь интервью?
— Нет, не брала. Почему? Я не знаю.
— А в каком СМИ она работает?
— Тоже не знаю.
— Имею в виду: в печатном, на радио, на телевидении?
— Не знаю…
“Остановите музыку”
— Последнее время ваше имя часто упоминалось в связи с различными судебными процессами. С телеканалом “Россия” судитесь, потому что они урезали ваш концерт, со звукозаписывающими студиями — за то, что незаконно тиражируют ваши песни…
— Вы знаете, я могу только сказать, что сам я судебными делами не занимаюсь и никогда бы не стал тратить на это время. Но поскольку есть доверенные лица — юристы, адвокаты, — я только приветствую эту ситуацию. Совсем ничего не делать в этом смысле было бы неправильно. Ведь это касается не только меня, но и других авторов, чьи права здесь нарушаются. А во всем, считаю, должен быть порядок.
— Россия в этом плане — страна беспорядочная. Порядку в Германии научились?
— Ну, в принципе я и без Германии люблю, чтобы все стояло на своих местах. По моему характеру так жить удобнее и приятнее. Но в данном случае речь идет не о каком-то порядке в доме, а о куда более важных вещах. Мы, авторы, не ходим на работу, мы живем исключительно со своих гонораров. И, естественно, недополучаем в результате неправомерных действий каких-то неизвестных нам лиц. Надо восстанавливать порядок. По возможности.
— И все-таки денежный вопрос здесь — главный?
— Ну как, денежный вопрос. Я ведь не питаюсь воздухом. Может, есть любители, для которых что-то сочинять или писать — большое удовольствие и хобби. А я профессионал, и других источников дохода у меня нет. Бизнесом я не занимаюсь…
— Еще один судебный процесс был по поводу использования ваших мелодий в качестве звонков на сотовых телефонах. Вот у меня на мобильном ваш “День Победы”. Я вас этим оскорбляю или, наоборот, выказываю пиетет?
— Я вообще никак к этому не отношусь. Это вполне нормально. Песня существует, кто-то ее любит слушать, кто-то — петь, а кто-то закачивает в телефон. Это уже не имеет ко мне отношения. К закону, может быть…
Комменты