И Гергиева ждали. Отсутствие билетов задолго до концерта, какая=то особенная ажитация публики в фойе и зале. Для пущего сюрприза программа самого концерта никак не была анонсирована.
Валерий Гергиев
Начал Гергиев со Второй симфонии Иоганнеса Брамса. Вообще-то вполне себе пасторальной и радостной обычно. Однако Гергиев не таков. Он постарался достигнуть гипертрофированной драматичности от каждой из оркестровых групп: валторны очень тревожны, туба звучит как труба иерихонская, скрипки трепещут в недобрых ожиданиях.
Возможно, Гергиев отталкивался от слов самого Брамса, который писал издателю: «Новая симфония настолько меланхолична, что Вы не выдержите. Я никогда не сочинял ничего столь трагического и нежного, партитуру следовало бы печатать в траурной рамке». Но всегда думалось, что это лишь остроумная шутка Брамса! Он и сам в другом письме писал: «я сыграю тебе зимой симфонию, которая звучит так весело и приветливо, что ты подумаешь, будто я написал ее специально для тебя или для твоей молодой жены». А Валерий Абисалович буквально водрузил эту траурную рамку на рампу Зимнего театра.
Валерий Гергиев
Адажио во второй части симфонии в этой интерпретации более логично. Философическое раздумье, где больше барокко, чем баховских хоралов. Солирующая валторна как передышка перед бурей, гобой с флейтой — как напоминание о первой драматичной теме и предвкушение неизбежного. Скрипки подчеркивают сдержанное напряжение. Так это трактует Гергиев, и весьма убедительно.
Третью часть, лирико-танцевальное аллегретто, обычно играют весело в народном стиле, как плясовые в чешском и венгерском стилях. Гергиев же увидел в этом продолжение мучительных философских раздумий из адажио, убрав плясовую эстетику начисто. И закономерно сыграл финал не как лучезарную жизнерадостность, а как финальную битву добра со злом. Контрапункты басовых партий он подчеркнул весьма напряженными ударными, скрипичные максимально отражают схватку в динамике, а прописанные Брамсом пасторальные отступления Гергиев уводит в pianissimo и играет как сиюминутные перерывы в той самой главной битве. Ликующая обычно на коде медь у него скорее военный марш. Что ж, такая версия явно имеет право на существование.
Симфонический оркестр Мариинского театра
Во втором отделении Гергиев неожиданно выбрал Пятую симфонию Чайковского. А тут же траурный марш, тема судьбы и рока, «чувство уходящей жизни и страх смерти», как писал сам Чайковский. То, что очевидно близко сейчас и самому Валерию Гергиеву. Как только возникает побочная безмятежная вальсовая тема или хотя бы струнный скорбный хорал, оркестр под его вертящей воздушные воронки рукой немедленно громогласно задавливает ее всей своей мощью. И как же хорош Мариинский оркестр в этой полной накала борьбе с неизменной чайковской мелодичностью даже в самых напряженных моментах…
Хрупко-прекрасному анданте Чайковского во второй части Гергиев позволил сохраниться в целостной и безупречной красоте, разве что подернув его изредка порывами темы рока со всей мощью своего темперамента. Виолончели тут обретают поистине человеческий голос в лирических безбрежных мелодиях, томительные и чудные. Валторны и деревянные духовые задумчивы. Голос же рока Гергиев будто специально отсылает в сторону похожести на главную тему нашествия из «Ленинградской» симфонии Шостаковича. И в вальсе-скерцо третьей части причудливо-капризные движения мелодии, скачущие по оркестровым группам, Гергиев оставляет легкими, порхающими. Это — Чайковский. Тема рока звучит, но будто сразу растворяется в мареве струнных. В финале же Гергиев снова возвращается к громогласной теме рока маршевым шагом, вовлекая в нее все мимоходом звучащие плясовые и отдельные реплики. Медь торжествующе звучит, трубный зов то и дело подхватывает общий оркестровый tutti, и даже обращенный в мажор этот зов не оставляет сомнений, что для Гергиева рок побеждает, пусть в ином обличье.
И да, если вы захотите узнать, прозвучал ли на коде удар тарелок, который Чайковский хотел ввести в партитуру при переиздании, но не успел, - он не прозвучал. Возможно, присутствие в зале директора музея-заповедника Чайковского в Клину как-то на это решение Гергиева повлияло.
Валерий Гергиев
Бурные овации зала заставили Гергиева сыграть еще и бис, хотя как будто поначалу он не собирался этого делать, обидевшись на аплодисменты между частями. Очень уместно сразу после Пятой Чайковского зазвучал Полонез из оперы «Евгений Онегина» того же автора. Ускоренный, но не менее элегичный от этого.
Это был великий музыкальный вечер.
Вадим ПОНОМАРЕВ
Фото: Михаил БРАЦИЛО
Комменты