Она абсолютная мировая дива. Персонажи, которых она воплощает на сцене, всегда в стиле Феллини: в их характерах в избытке оттенков, сенсаций, чрезмерности и нежности.

В этом интервью она рассказывает о своих округлостях, доходах, сольфеджио и половом акте.

Françoise Pollet

- Несколько недель назад на своей странице в соцсети вы поделились статьёй о том, что люди с большим задом, как правило, умнее. Вы пострадали из-за аппетитных округлостей вашей фигуры в вашей карьере?

- Эта статья меня утешает. Она об интеллекте, который наказывается, когда некоторые руководители театра злоупотребляют своей властью и решают, что певцы должны выглядеть, как манекены. Мне было обидно в течение моей карьеры за мой большой зад, и я была рада опубликовать эту статью и доказать, что они были неправы. Теперь это меня уже не волнует.

Но я помню, как Жерар Мортье (Gérard Mortier, директор бельгийской оперы) предложил мне участие в опере Франца Шрекера "Далёкий звон", сказав: "Это для тебя, работай... никогда не знаешь, что будет потом". А потом произошло то, что произошло: Кристоф фон Донаньи бросил эту постановку в самый последний момент. Сопрано Анна Силья и Мортье срочно позвонили мне и спросили, нет ли у меня возможности поучаствовать в спектакле. Я сказала, что нет, но Мортье сказал, что очень нуждается во мне. Так, у меня было лишь 5 дней на подготовку. Я прибыла в Monnaie, где директор Йоханн Шааф очень любезно сказал мне: "Вы очень хорошо поёте, но почему вы такая толстая?". Очень поэтично и очень мило с его стороны.

В самом начале моей карьеры то же несчастье случилось со мной и Масрселе в постановке "Вольного стрелка" фон Вебера. Режиссёр Жак Карпо вслух пожалел о том, что я такая большая. Даже Жерар Мортье перед всеми - хористами, солистами, зрителями - воскликнул, увидев меня: "Но вы по-прежнему полная!"

Я не думаю, что я виновата в том, что такая крупная. Я была болезненным ребёнком, маленькой, тоненькой девочкой. Когда мне было около 20 лет, я начала округляться, в основном, из-за таблеток. Каждый раз, когда меня критиковали за мой вес, это доставляло мне очень, очень много страданий. Хьюго Галл (Hugues Gall) сказал мне прямо в лицо, что я не могу исполнять партию Маршальши в Гранд-Опера, потому что я не достаточно "гламурная", что на самом деле значило "ваша задница слишком большая". Я думаю, это ужасно.

- Как объяснить эту новую фобию больших оперных театров? Ведь в драматических театрах и кино публика легко принимает полных персонажей.

- Честно говоря, я не знаю. Я часто спрашивала себя об этом и часто отражала атаки тех, кто принимал решения по поводу меня, говоря им о том, что никогда не имела проблем с поиском партнёров, эмоциональных и сексуальных. У мужчин, очевидно, нет проблем с пухленькими женщинами, но если на сцене ваша талия больше 42-44 размера, то вы страдаете ожирением. Скажу вульгарно: "полные люди более желанны в жизни, чем на сцене".

- Давайте вернёмся к дебюту: как вы открыли в себе оперную певицу?

- Честно говоря, это то, о чём я даже не думала. У моей матери был красивый голос, но она не пела профессионально, однако её иногда просили что-нибудь исполнить в узком кругу друзей. Её сестра вышла замуж за тенора Erc Audouin, который пел в La Monnaie с начала 20 века. Он давал моей матери уроки вокала. Так, пение не было чем-то неуместным в кругу моей семьи, но я мечтала о том, чтобы стать танцовщицей. К сожалению, я не могла, потому что была слишком худой. Мои родители, воспитывавшиеся в семьях со скромным достатком, чувствовали, как важно их детям получить прекрасное образование в области искусства, так что мои братья и я учились игре на фортепиано, а в возрасте девяти лет я начала играть на скрипке. Пение не давало мне пищи для фантазий, пока однажды мой учитель не сказал мне, что у меня красивый голос. Это звучит нелепо, но затем я сдала вступительные экзамены в класс пения в консерваторию Версаля. Преподаватели, которые меня тогда слышали, никак не могли поверить в то, что я никогда не занималась вокалом. Меня приняли сразу, и я стала учиться вместе со студентами второго и третьего курсов. Я прошла всю программу обучения за 3 года, хотя обучение длится, как правило, 5-6 лет. Вместо поступления в школу Парижа я решила поехать в Германию. Уже тогда меня очень интересовали оратории и lieder, и когда я узнала, что Эрнст Хэффлигер (Ernst Haeffliger) с 1970 года преподаёт в Мюнхене, я подала заявление и поступила в 1972 году.

- Хэффлигер - великий евангелист и специалист по музыке Моцарта - был почти кальвинистом. Каким учителем вы его запомнили?

- Я бы не сказала, что он был строгим, но он уделял большое внимание дисциплине, работе и целостности в музыке. Когда я сама начала преподавать, мне было трудно, потому что сам Хэффлигер говорил мало и никогда не касался студентов. Иногда, когда вы хотите, чтобы ваши ученики вас поняли, не стесняйтесь прикоснуться к ним, плюс мы должны обладать очень специфическим словарным запасом.

В конце концов, я узнала больше о пении и поняла, что попытки следовать всем инструкциям не всегда удачны с физической точки зрения.

- Вскоре ваша карьера значительно превзошла простую оперную славу, и мы увидели вас по телевизору, где вы с Жан-Пьером Фуко пели "Мир из камня".

- ... Благодаря некоторым счастливым встречам. Я никогда не любила рамки, а в мире оперы их просто обожают: если ты поёшь Моцарта, то не можешь петь Вагнера; если ты поёшь Вагнера, то не поёшь Верди; если исполняешь музыку барокко, то не можешь петь ничего другого. Если вы поёте современную музыку, то все думают, что вы не можете ничего другого. То же самое касается разнообразия репертуара.

Я просто хотела получать удовольствие. И с того момента, как я обрела определённую известность, я стала угождать себе. В 1995 году, когда вышел мой альбом «Quand on n'a que l'amour», подобных вещей было мало, лишь Доминго и Паваротти исследовали эту неизвестную пока область. Меня как будто хлопнули по рукам. Помню статью в Le Parisien, где было сказано: "Пусть она оставит это тем, кто делает это лучше, чем она".

Теперь я смеюсь, потому что вижу: барьеров практически нет. Натали Дессай заканчила карьеру исполнением произведений Мишеля Леграна. Я всегда думала, что оперному певцу с нашей техникой гораздо легче попробовать себя в различных жанрах, нежели эстрадному певцу начать петь оперу. Стоит послушать Флоренса Пани, чтобы убедиться в этом. Я пела "Мир из камня", потому что Люк Пламондон (Luc Plamondon), либреттист рок-оперы "Стармания", лелеял надежду о создании лирического варианта этой работы, немного в стиле "Вестсайдовской истории" Бернстайна. Вот так я оказалась на канале TF1 с произведением "Мир из камня", и мне было очень-очень приятно участвовать в этом.

- Между вами, прессой и директорами оперных театров были отношения в стиле "любовь-ненависть"?

- Я часто говорила вслух то, о чём другие только думали, что я и по-прежнему делаю сейчас с вами (смеётся). Я также не могу скрыть тот факт, что я сильная личность, что иногда я говорю громко и резко. Людей такого рода часто пытаются ограничить, вот и всё. Пора признать, что без певцов не было бы оперы. Нужно, чтобы режиссёры и директоры театров оставляли место республике, где эгалитарный обмен был бы правилом. Сегодня певцы спустились со своих пьедесталов, и это хорошо. Диве нет смысла капризничать и раздражать всех вокруг, опаздывать на репетицию, не знать текста. К счастью, эти времена прошли.

Настало время, когда руководители начинают понимать, что певцы наделены разумом и в то же время чувствительны, поэтому с ними нельзя обращаться как с переменными слагаемыми.

- Многие говорят о вас как о гении сольфеджио. Эта особенность позволяет вам учить партии в такси и экспромтом выступать на концертах.

- Это была оратория Онеггера "Жанна Д'Арк на костре". Я была на la Maison de la Radio, затем автомобиль отвёз меня домой, чтобы я переоделась. Потом меня доставили в Сен-Деми, где я должна была заменить коллегу. Тем временем я выучила роль и встретилась с Сэйдзи Озава (Seiji Ozawa). Этот концерт был записан live и вышел на Deutsche Grammophon. Оставив сцену, маэстро сказала всей команде: "Эта Полле фантастическая", и он никогда не переделывал меня... такова жизнь (смеётся).

Что касается сольфеджио, это часть абсолютного слуха, он даётся природой и трудом. Для развития навыка сольфеджио я переписывала на слух сонаты для валторны, когда училась игре на скрипке. Это своего рода тренировка.

- Мы говорим о технике и об эмоциях. Каково это - исполнить последнюю ноту и услышать аплодисменты публики?

- Очень сильные эмоции, невероятное счастье. Но я никогда не забывала утром и вечером кидать первый и последний взгляд в зеркало, где я вижу себя, Франсуазу Полле, совсем не диву. Я думаю, что всегда старалась оставаться приземленной, я не хотела быть высокомерной.

- Затем наступает время завершения карьеры, и важным аспектом в принятии решения является финансовый вопрос...

- Финансовый вопрос очень серьёзен, потому что сейчас, будучи преподавателем, я зарабатываю ежемесячно половину или даже треть того, что я зарабатывала за один вечер исполнением. Однажды я сказала себе: "Ни при каких обстоятельствах я не буду делать не очень хорошо то, что раньше я делала отлично". Поэтому я позвонила своему агенту и сказала, что должна разобраться в своём репертуаре и принять такие партии, как Маршальша, и партию в девятой симфонии Бетховена. Потому что, в конечном счёте, сопрано в девятой симфонии поёт последнюю ноту, и если эту ноту пропустить, то всё иcполнение не будет впечатляющим. Мой тогдашний агент сообщил: "Она больше не поёт". В последние годы моей карьеры мне хотелось, чтобы мне позвонила Фелисити Лотт. Есть агенты, которые говорят, что в их команде есть отличный певец, которые могут обеспечить достойное завершение карьеры. Агентство, с которым я сотрудничала, просто предвидело перспективу: спрос пошёл на убыль, я развелась, мои родители умерли один за другим, было очень сложно эмоционально... Именно тогда меня назначили в консерваторию Лиона.

В этой стране, когда кто-то переходит на преподавательскую деятельность, о нем говорят, что его карьера закончилась. У меня карьера завершилась плавно, хотя я всё ещё могла петь несколько лет без проблем. Но - это хорошо закончить раньше, чтобы потом не было нескольких прощаний.

Camille De Rijck. Перевод с французского - Юлия Пнева