О книге «Григорий Соколов: Штрихи к портрету пианиста»

Прочтя мою статью к юбилею, несколько моих друзей не сговариваясь пристали ко мне с настойчивым требованием издать мои рецензии и интервью отдельной книгой. Мол, за полвека всемирной известности пианиста о нём не вышло на русском языке ни единой брошюрки, не говоря уж о книге.

Этот аргумент меня убедил.

Григорий Соколов

Считаю необходимым оговориться, что Григорий Липманович в принципе против выхода как этого сборника, так и любой книги о нём. Тем не менее, я решился пойти против воли мастера. Этому есть как минимум две причины.

Практически всё, что будет в книге, уже опубликовано: разбросано в Сети. Но я по возрасту старомодный человек ХХ века, а таким людям куда любезнее читать бумажную книгу, нежели текст на мониторе. (В работе, конечно, без компьютера и Сети не обхожусь и я.)

Ещё одна причина продолжать хранение информации на бумажных носителях — вот какая.

Григорий Липманович не любит давать интервью. Отклоняя просьбы, он говорит, что его интервью — в его игре. Всё, что он может сказать, он говорит за клавиатурой. Возможно, он надеется, что когда-нибудь, когда мы уже отойдём в мир иной, какой-нибудь историк фортепианного искусства или дотошный любитель-меломан, сможет включить его запись и составить о его музыке собственное мнение, не доверяясь мнению музыкальных критиков, побывавших в концерте, — как сегодня мы вынуждены верить современникам Листа или Шопена.

Но для этого надо как минимум быть уверенным в долгожительстве CD или DVD. Насколько эти носители долговечны, не знает никто: их история не насчитывает и полувека. (С виниловыми дисками ситуация получше. Не говоря уж о высоком качестве звука, при умелом обращении с ними они могут жить довольно долго.)

Притом и сам Григорий Липманович утверждает, что не слышал ни одной записи, полностью передающей качество исполнения.

Что касается записей на цифровых носителях, то не исключена ситуация (не знаю, какая-нибудь вспышка на Солнце, козни из космоса или перемена магнитных полюсов Земли), когда электроника будет полностью обнулена и огромные массивы информации, хранящейся в оцифрованном виде, погибнут. Вот когда оправдается булгаковское «рукописи не горят». А человечество воспоёт хвалу великому изобретению Гутенберга и поймёт, что хранить информацию на бумаге – самое надёжное. Так что берегите домашние библиотеки, и вспоминайте то немногое хорошее, что было в советских лозунгах: «Любите книгу, источник знания!» и «Книга – лучший подарок».

Тут и карантин подоспел, прервав ежедневную суету и высвободив время для этой работы. В ходе её я понял, что нужно расширить мою «монографию» текстами других авторов о Г. Соколове. Тем более, что их нашлось очень мало.

Пока сборник готовится к печати, сайт предлагает вашему вниманию мою нигде полностью не публиковавшуюся рецензию на концерт Григория Соколова 4 апреля 2018 года, которая войдёт в книгу.

Сборник составят мои рецензии на некоторые его концерты в Петербурге за последние двадцать лет, несколько интервью с ним, в том числе два обширных, и другие материалы.

Не претендуя на полноту, я не смею именовать сборник портретом великого маэстро. Пусть это будут только штрихи к его портрету.

Автор-составитель Владимир ОЙВИН

Через восемнадцать лет снова Гайдн

4 апреля 2018 г.

Традиционный апрельский клавирабенд Григория Соколова в Большом зале Санкт-Петербургской филармонии им. Шостаковича состоялся 4 апреля 2018 года.

ГАЙДН — Сонаты для клавира: № 32 соль минор, ор. 53 № 4; № 47 си минор, ор.14 № 6; № 49 до-диез минор, ор. 30 № 2; Р
ШУБЕРТ — Четыре экспромта, ор. Посмертный 142.

Бисы:

ШУБЕРТ — экспромт ля бемоль мажор, оп. 90 № 4;
РАМО — «Дикари» и «Перекличка птиц»;
ШОПЕН — Мазурка ля минор, ор.68 № 2;
ШУБЕРТ — Венгерская мелодия, D 817;
СКРЯБИН — прелюдия ор. 11 № 4.

Появление музыки Гайдна в репертуаре Соколова после долгого перерыва меня обрадовало очень. Последнее время я всё больше влюбляюсь в музыку этого композитора — одного из трёх, удостоенных звания «венский классик». Меня поражает и восхищает неистощимость фантазии Гайдна. Его творческое наследие колоссально.

С недавнего времени его играют чаще, но всё же ничтожно мало по сравнению с несметными сокровищами, сокрытыми даже не в дальних архивах, а просто в хороших нотных библиотеках. Обидно редко играют Гайдна крупные музыканты. (Предыдущий раз Григорий Соколов включал его в программу в сезон 2001/02 гг.: там были сонаты Hob. XVI, 23, 34, 37.)

Три клавирные сонаты концерта 2018 г. объединяет минор их тональностей. У Гайдна всего пять минорных клавирных сонат. Соколов исполнил в концертах все пять.

Нарочитый минор сразу окутал зал флёром грусти и тревоги. Сгустила этот флёр первая часть первой сонаты: Moderato, а не традиционное Allegro. Гайдновские сонаты задали общую атмосферу концерта.

Большинство сочинений Гайдна, написанных в миноре, приходится на 60-70-е годы XVIII века, когда его воодушевляли идеи и настроения литературного движения «Sturm und Drang» («Буря и натиск»). В него входили Лессинг, Гёте, Шиллер, Клопшток и другие. Горячим приверженцем «Бури и натиска» был Карл Филипп Эммануэль Бах. В драматургии их богом был Шекспир. Гайдн написал музыку для постановки Гамлета. В этот период появились семь из одиннадцати его минорных симфоний, в том числе № 26 (Ламентация), № 44 (Траурная), № 45 (Прощальная).

Сонаты были сыграны без пауз не только между частями, но и между сонатами. У пианиста они стали одной широкой фреской. Звучали они при этом с необычайно доверительной интонацией, источали доброе тепло.

Более всего меня поразила необыкновенная простота их исполнения. Я поделился этим впечатлением с пианистом Мирославом Култышевым. Он согласился и добавил:

«В чём загадка Григория Соколова? Он абсолютно самобытен и ни на кого не похож. Он узнаваем с полузвука. И при этом он потрясающе естествен и органичен. Редчайший синтез поразительной, органически-природной естественности и невероятной самобытности. Как Соколов совмещает эти два полюса — одна из величайших тайн его искусства».

Исполняя Гайдна, Соколов не ставит целью имитировать клавесин. Тем, кто пытается это делать, он рекомендует играть на клавесине. В принципе он анти-аутентист, но всё же Гайдна играет чуть строже и суше, нежели Бетховена или Брамса.

Вообще, период увлечения Гайдном «Бурей и натиском» перекидывает арку от позднего барокко к романтизму Шуберта, как бы минуя Моцарта и Бетховена. Второе отделение помогает понять именно такое построение программы концерта.

Экспромты Шуберта прозвучали так красочно и прихотливо, будто в антракте поменяли рояль. Рояль, конечно, был прежний, а вот заиграл пианист на нём по-иному. Это было иллюстрацией сказанного в интервью:

«Звук зависит только от исполнителя. Рояль играет так, как играем мы. А не мы играем как он. Вы можете прийти на концерт и услышать другой рояль. Рояль играет как мы того хотим».

Исполнением этих четырёх экспромтов Соколов подчеркнул их название: импровизация! Было полное ощущение, что музыка творится здесь и сейчас, дышит духом свободы. А какие чудеса соколовского пианизма мы услышали! Прекрасная, безукоризненная мелкая техника, чистейшее перле, обилие градаций piano. Но и эти красоты пианизма не развеяли облако тревоги и печали, висевшее над залом. И как развеять это облако — Соколов не знает, а может быть, и не хочет знать. Финал четвёртого фа минорного экспромта застыл как вопрос, остающийся без ответа.

Казалось бы, пять бисов могли в какой-то мере эту тучу разогнать. Пианист даже порадовал нас раритетом — мало кому известной «Венгерской мелодией» Шуберта. (Впервые я её услышал у Сергея Кузнецова в 2016 г.)

Но Прелюдия ми минор Скрябина — последняя из бисов — своей меланхоличностью и печалью повергла зал в такое оцепенение, что слушатели замерли, и после того, как истаял её последний звук, не шелохнулись ещё несколько долгих-долгих секунд. И только тогда разразились овацией.

Владимир ОЙВИН