Тексты войдут в сборник «Григорий Соколов: Штрихи к портрету пианиста», который готовится к публикации. Первый текст, о клавирабенде 4 апреля 2018 г., уже опубликован. И вот продолжение.

Бетховен – Соната № 3 до мажор, ор. 2 № 3; Одиннадцать багателей, ор. 119; Брамс – Шесть пьес, ор. 118; Четыре пьесы, ор. 119; Бисы: Шуберт – Экспромт ля-бемоль минор, ор. 142 № 2; (D 935 № 2); Шопен – Мазурка ля минор, ор. 30 № 2; Брамс ‑ Интермеццо си-бемоль минор, ор. 117 № 2; Рахманинов – Прелюдия соль-диез минор, ор. 32 № 12; Дебюсси – Прелюдия «Шаги на снегу» Первая тетрадь, L. 117 № 6; И. С. Бах ‑ Хоральная прелюдия фа минор BWV 639 («Взываю к Тебе, Господи!»).

Григорий Соколов

Последний по времени клавирабенд легендарного Григория Соколова состоялся в БЗФ 22 апреля 2019 года.

Первое отделение – Бетховен. Его Третья соната посвящена автором Гайдну и перекидывает арку к прошлогоднему концерту, где были три минорные сонаты Гайдна. Третья когда-то была в программе сезона 1998/1999 г. Я послушал запись этого исполнения 16 апреля 1999 года в БЗФ. Спустя двадцать лет Соколов, мне показалось, немного увеличил темп первой части Allegro con brio, но это оказалось только ощущением. На самом деле увеличение скорости было ничтожным (около 25 секунд за 11 с половиной минут звучания первой части). Иллюзия ускорения получилась за счёт более острого и тревожного её звучания. Adagio было пропето волшебно, но оно не преодолело тревожности первой части, хотя тревожность эту можно скорее отнести не к трагедии, а к глубоко запрятанной драме. Отголоски этой тревоги просвечивали, в затушёванном виде, и в Scherzo и в Allegro assai.

Одиннадцать багателей ор. 119 Бетховена («багатель» – безделушка). Из них восемь написаны в мажоре и три – в миноре. Первая багатель в соль миноре и могла бы задать минорное настроение всему сочинению, но Соколов не стал нагнетать тревожную атмосферу. Скорее наоборот, багатели, не требующие от пианиста больших технических усилий, несколько усмирили тревожность.

Второе отделение было целиком отдано Брамсу: ор. 118 («Шесть пьес») и ор. 119 («Четыре пьесы»). Семь из них – столь любимые им интермеццо.

Слово интермеццо происходит от латинского intermedius – это значит промежуточный, тот, что находится посреди чего-либо. В операх так стали называться симфонические фрагменты между вокальными номерами. Иногда их называют интерлюдиями. В инструментальной музыке это небольшие пьесы, не связанные между собой драматургией или сюжетом. Брамс сочинял их в разное время, позже произвольно объединяя в опусы. Багатели и интермеццо в принципе близки друг другу. Не потому ли Соколов играет их в одной программе?

Получайте музыкальные новости первыми в Telegram!

В пьесах Брамса пианист в очередной раз продемонстрировал симфонические возможности рояля и безграничность и красоту своей звуковой палитры. После багателей и первых двух интермеццо появилось ощущение, что трагедия, заполнившая всю душу пианиста, пережита и преодолена насколько возможно. Но Баллада и особенно последнее интермеццо из ор. 118 стали подобием прорывов лавы сквозь её, казалось бы, застывшую поверхность.

Да и первые пять бисов добавили горечи, особенно «Шаги на снегу» Дебюсси. А вот шестой – Хоральная прелюдия «Взываю к Тебе, Господи» И.-С. Баха стала для меня прорывом к свету, распахнувшимся окном, через которое в зал хлынули потоки «света невечернего». Только великому музыканту под силу в ответ на смиренную молитву о помощи к Господу переплавить лаву трагедии в тихую печаль смирения: «Не говори с тоской – их нет, но с благодарностию – были».

Мне показалось, что отблески этого света я увидел на лицах слушателей, выходящих после концерта. Вообще, концерты Соколова собирают особую, по-настоящему элитарную публику. Леонид Гаккель сказал:

«Люди, которых вы здесь видите, – это и есть петербургская публика. Её можно увидеть только здесь. Великое благо, что Григорий Соколов собирает этих людей вместе. На его концертах слушатели вступают друг с другом почти в родственные отношения. Я знаю их, они знают меня. Каждый год в апреле мы здесь. Это потрясающее явление. Страна распадается, интеллигенция перестаёт существовать. Но при всём этом существует очаг единства».

Характерно для концертов Соколова – мало кто из слушателей сразу после основной программы спешит в гардероб. Большинство знает, что будут ещё бисы – почти третье отделение, не менее интересное, чем первые два. Овации громоподобные, но как только пианист садится за рояль, они стихают мгновенно. Тишина в зале абсолютная – никто не зашуршит программкой, не спросит шёпотом, что он сейчас играет. И опять овация стоя. И так пять-шесть раз. Большинство уходит из зала только когда уже ясно, что больше бисов не будет.

Интересно наблюдать за людьми до и после концерта Григория Соколова. Идущие на концерт счастливы, что обладают заветным билетом и предвкушают чудо, потому что каждая встреча с его искусством – это чудо. Лишний билет спрашивают уже в подземном переходе у выхода из метро.

После концерта люди выходят из Филармонии другими, чем пришли сюда. Может быть, ненадолго, но они стали лучше, чем были до того. Множество просветлённых, преображённых лиц. Расходятся молча, не находя слов описать свои впечатления, боясь расплескать и сохранить чувство причащения к прекрасному, чувство причастности чуду, свидетелями которого они были.

Владимир ОЙВИН