Артемий Троицкий опять скандалит

Имя Артемия Троицкого, которому на днях стукнуло 50 лет, знают даже далекие от музыки люди. Слышали по радио, читали в «Плейбое», «Космополитене», Интернете, видели по ТВ, поражались, как ценят его рок-исполнители и ругают поп-звезды. Новая порция скандальных откровений Артемия Троицкого.
Внешность Жана Маре при характере — гремучей смеси бонвивана и мальчиша-плохиша, считает "Профиль". Что с такими бывает в 50?

Артемий, вы теперь еще и преподаете, говорили, что вам нравится, как это звучит: профессор Троицкий.

— Нравится. Я был бы рад, если б меня называли «профессор Троицкий». Почти профессор Преображенский. Но пока что я не профессор, а преподаватель.

Но вы собираетесь стать профессором?

— Коллеги из МГУ считают, что мне надо предпринять шаги в этом направлении. И это, скорее всего, будет связано с тем, что я более активно займусь научной деятельностью, которую забросил с 1983 года, когда должен был защищать диссертацию по социологии поп-культуры на соискание звания кандидата философских наук. Уже написал, но за два месяца до защиты меня уволили из Института культуры за плохое поведение.

Если сейчас вы будете писать диссертацию, то на какую тему?

История музыкальной журналистики. Нет ни одного научного труда, который бы касался истории и анализа освещения популярной музыки в современной журналистике. Я полагаю, что имею полное моральное право писать на эту тему.



Как я понимаю, вы преподаете не в одном вузе?

— В двух университетах. Первый — МГУ, факультет журналистики. Закончился второй год, как я веду там спецкурс «Музыкальная журналистика». Кроме того, в Государственном университете управления есть специализация «менеджмент в музыкальном шоу-бизнесе», где я читаю два курса лекций. Один — «История популярной музыки», второй — «Музыка и СМИ». Но моя научная работа связана с МГУ.

Вы как-то говорили, что последнее интересное, что было в рок-музыке, закончилось в 70—80-е годы, что вам неинтересны ни Земфира, ни «всевозможные «Мультфильмы». Неужели сегодняшняя наша рокмузыка так изменилась?

— Долгое время рок- и поп-музыка была стержнем не только молодежной, но и всей мировой радикальной культуры. На Западе — с середины 50-х до начала 80-х. В России это началось позже, захватив все 80-е годы. Музыка была больше, чем музыка. Для одних — религией или философией, для других — образом жизни, для многих — просто всем. Это время кончилось. Музыка стала просто музыкой. Я — человек избалованный. Прежде всего тем положением, которое возникло, когда я был 19-летним студентом полухипарем-полуфарцовщиком, «от балды» написавшим статью в журнал «Ровесник» и тут же ставшим культовым персонажем. Я ощущал, что делаю важные вещи, как-то меняю жизнь и влияю на молодежь. Или другой аспект — невероятная череда моих открытий. Ну сами посудите, в 1979 году впервые услышал Гребенщикова...

Я вас спрашиваю про рок-музыку, а вы мне рассказываете про себя. Может, изменилась не рок-музыка, а вы сами? Или вы так о ней говорите, потому что перестали быть в центре внимания?

— Я просто подвожу к простому ответу на вопрос. В 80-м году — Майк Науменко, в 81-м Виктор Цой, в 82-м — Петр Мамонов, в 83-м — Жанна Агузарова, в 84-м — ну это уже пик был — Саша Башлачев. Все время какие-то фантастические открытия. Я реально был первым слушателем этих людей, и потом им как-то помогал, и продвигал их, и восторгался ими. Вся их история — это была моя жизнь. Сейчас этого нет. И музыка не важна. И огромных новых талантов нет. И все это мне просто стало скучно.

Может, для кого-то Земфира — то же, что для вас Башлачев?

— И да, и нет. С одной стороны, я, несомненно, стал немного старше с тех пор и, может быть, утратил какие-то качества восприятия. С другой — я не думаю, что потерял так много. Скажем, сегодня, когда я слушаю Башлачева или Цоя, у меня так же мурашки по коже. Когда я слушаю Земфиру, то температура нормальная. Может быть, это из-за того, что я — мужчина и мне пятьдесят, а не девушка, которой двадцать. Но, полагаю, артисты на самом деле измельчали. И Земфира — не исключение.

Я читала ваши статьи — вы ни о ком хорошо не пишете. Кроме, пожалуй, Алены Свиридовой — крестной мамы вашей дочки.

Алена Свиридова — это просто моя подруга. Кроме того, она — талантливая. Недооцененная нашей публикой. На самом деле я уже не помню, когда в последний раз писал что-либо об Алене. Но я очень часто восторженно отзываюсь о некоторых наших ребятах. Например, об Илье Лагутенко — последние два альбома «Мумий Тролля» мне очень нравятся. И Шнурова люблю: и записи его мне интересны, и человек он очень колоритный. Есть замечательные артисты. Но все они знакомы мне давно. А новых — чтобы дыхание перехватило — таких нет.

Сколько часов в день вы слушаете музыку?

— В среднем слушаю за неделю 50 новых альбомов. Я ведь делаю две радиопрограммы, еще приходится писать рецензии, а некоторое количество слушаю просто из любопытства. Так что делаю это постоянно и предпочитаю ночью, когда ничто не отвлекает.

Вам диски в основном дарят?

— И дарят, и присылают, и покупаю. У меня в среднем уходит от $300 до $400 в месяц на покупку новых пластинок.

Покупаете на «Горбушке»?

— Никогда. За границей или по Интернету. Редко — в наших магазинах.

У вас большая коллекция?

Слишком. В ней порядка 15—20 тыс. дисков. И они заполонили всю квартиру. Семья ропщет, и я их понимаю.

Вы собирались выпускать какой-то новый журнал о музыке?

— Вышел пилотный номер. Это журнал «Q». Известное английское издание. В пилотном русскоязычном номере процентов 80 — наши материалы. Но, увы, во время маркетингового исследования мы столкнулись с тем, что рекламодатели не проявили большого интереса к музыкальному журналу. Если бы он был попсовой направленности, возможно, рекламы было бы больше. Но мне совершенно неинтересно запускать попсовый журнал для подростков, где будет сплошь светская жизнь, постеры и сплетни. Хотелось делать качественный музыкальный журнал. Поэтому на время проект решено отложить.

У меня в свое время вызвало какой-то внутренний диссонанс, когда вы, человек оппозиционный, диссидент, оказались... даже не то чтобы в «Плейбое», а вообще в мире глянцевых журналов.

— С «Плейбоем» я начал работать в 1994 году. Не помню, чувствовал ли я себя тогда диссидентом, при том что расстрел парламента в 1993 году меня шокировал. Но в отличие от сегодняшней ситуации, когда я отчетливо ощущаю себя в оппозиции к нынешней власти, тогда во мне боролись разные чувства. Я был в смятении по поводу того, как мне воспринимать ельцинскую Россию. Кроме того, «Плейбой» — журнал, который в свое время был революционным, это не просто глянцевый ширпотреб. Мне было интересно приложить руку к знаменитому, скандальному, некогда более чем бунтарскому бренду. И когда я делал «Плейбой» для нашего рынка, то старался, чтобы он был больше похож на американское издание 50—60-х годов, нежели на глянцевые журналы 90-х.

Вы всегда говорили, что эротическая составляющая в «Плейбое» — не самая важная.

«Плейбой» — журнал для нормального мужчины. И секс в нем должен занимать примерно такое же место, какое и занимает в жизни подобного человека. Ни сексуально озабоченного бабника-сперматозавра, ни гиперпослушного подкаблучника, а нормального мужчины. Что касается места секса в моем временном бюджете... Скажем так, секс для меня не настолько важное понятие, как отношения с женщинами. Я человек скорее романтический, нежели сексуально озабоченный.

То есть вы — не плейбой.

— Смотря кого считать плейбоем. Спортивный секс — кто кого больше трахнет — меня никогда не интересовал. Мне всегда были любопытны глубокие событийные отношения с женщиной. При том что я был влюбчив, изменял своим возлюбленным, крутил по нескольку романов одновременно... Тем не менее я всегда был искренен со своими вожделенными дамами в том смысле, что действительно испытывал к ним чувства. И мне хотелось, чтобы все было красиво, а не как у кроликов. В этом смысле, очень может быть, я и не плейбой. Кроме того, я категорически не согласен с тем, что у нас через запятую перечисляют такие понятия, как секс, наркотики и насилие. Если к наркотикам у меня отношение неоднозначное, к насилию — стопроцентно отрицательное, то секс — это прекрасно, продолжение любви, не будь его, никого из нас не было бы.

Телепередача «Кафе Обломов» была вам к лицу...

— У нее было два финала. Один — на НТВ, другой — на РТР (там программа просуществовала год). Энтэвэшный финал — история печальная, но неизбежная. На канале всегда существовал приоритет новостей. Вспомните: «Новости — наша профессия». Евгений Киселев и его новостийная команда — это была белая кость, люди, под которых все делалось. Потом были как бы профессионалы второго уровня: кинопоказ, спорт, игровые шоу, приносящие большие деньги. Самыми низкими из всех проектов были музыкальные программы, которыми я и заведовал. Моя авторская программа в сетке постоянно сползала. Вначале — в 23.20 , потом — в полночь, потом — в 0.30, в конце концов после каких-то спортивных соревнований — ненавижу спорт! — где-то в третьем часу ночи. Я скандалил и в результате поставил вопрос ребром: или программу возвращают в нормальное время, или я ухожу. Так как мое требование проигнорировали, мне оставалось уйти, чтобы не выглядеть смешным.

Что касается «Кафе Обломов» на РТР, то в общем-то программа была на излете. У меня самого уже не было куража, делалась она другой командой, и все это было не настолько уютно и по-свойски, как на НТВ. Я и сам начал ею тяготиться и прикрыл исключительно по своей инициативе. Как и программу «Признаки жизни» на REN TV. Частично это связано с финансированием — ее одно время спонсировал мой приятель Олег Тиньков. Но я почувствовал, что наши отношения начинают из-за этого портиться, и предложил ему: «Давайка лучше, Олег, мы с тобой останемся хорошими друзьями, чем напряженными деловыми партнерами».

Если бы вам, как в юности, предложили бы поработать диджеем?

— Время от времени я и сейчас работаю диджеем, и мне очень нравится. Раза три-четыре в году — на каких-то экзотических мероприятиях. Один раз я играл на вернисаже в подземном переходе под Садовым кольцом. Несколько раз — в иностранных посольствах на вечеринках, абсолютно бесплатно.

Иногда выезжаю с диджей-программой за границу. Это и Лондон, и Берлин, и Швейцария, и Эстония, и Сибирь. Обычно у меня дискотеки с этническим уклоном, скажем индийские, арабские. Еще есть у меня русская дискотека. От Муслима Магомаева до группы «Ленинград». Народ угорает.

Вы снимались в картине «Ночной дозор-2»?

— Я там играю кого-то темного. Вампира. Там компания была хорошая, в таких фильмах сниматься готов. Потому и снялся в «Ночном дозоре-2», что все съемки представляли собой большую разгульную банкетную оргию темных сил. Соответственно, я там был окружен своими светлыми друзьями и знакомыми. Мы выпивали, закусывали, веселились и куражились.

Уже несколько лет вы — образец примерного семьянина. Расскажите о семье, о дочке Александре, остается ли на нее время?

— Вопрос нужно ставить противоположным образом: помимо дочки, остается ли у меня время на что-то еще. Она — главный человек в моей жизни. Все мое самое лучшее, счастливое, эмоционально наполненное и интеллектуальное времяпрепровождение связано с общением с дочерью.

То есть она из вас веревки вьет?

— Ну... глядя со стороны — да. Но на самом деле это добровольный обет с моей стороны.

Что вы ей дарите? Все, что она захочет?

— Нет... Однако в результате она получает все, что хочет. И я, и жена стараемся дарить ей какие-то интересные, небанальные подарки. Сейчас, правда, ее все-таки
«пробило» на Барби. Мы продержались до поры, когда ей стукнуло пять с половиной. Потом ей просто стали дарить Барби другие люди. Но все равно животных она любит больше, чем Барби. К тому же она очень творческая девчонка: рисует, лепит. Она ходит во дворец пионеров в кружок по лепке и приносит оттуда такие собственноручно сделанные произведения, что я, взрослый человек, никогда не смог бы сделать ничего подобного.

Музыку дочка слушает?

— Не очень жалует. Любит, но не отдает ей приоритета.

У вас была коллекция живых жаб и вы ее кому-то подарили из-за ребенка?

— Да, у дочки началась аллергия. А теперь существует коллекция искусственных жаб, и то я отнес ее на работу. У нас сейчас две собаки. Лабрадор Ланцелот и скотчтерьер Черчилль. Кроме того, квартира у нас практически коммунальная, поскольку живет еще семья шиншилл — Шинш и Шила и их дети — Сильвестр и Лола. По-моему, единственные гипоаллергенные животные, поскольку от них нет запаха вообще. Шиншиллы наши уже принесли две пары младенцев. Одну пару жена Марьяна подарила, теперь думаем, кому бы подарить Сильвестра и Лолу, поскольку им уже исполнилось три месяца и пора начинать жить взрослой жизнью.