Да. Я не навязываю свое мнение брату и сестре, но ощущение ответственности за них во мне заложено еще родителями, - рассказывает Константин "Ok!"/ - Я втянул Валеру во всю эту историю с музыкой и в работе отвечаю за все, что мы делаем. Мне кажется, что и в «ВИА Гре» я выполняю роль старшего брата для девочек. (Улыбается.)

 

Сто лет уже такого не было! Я напеваю демоверсию и посылаю кассету Валере поездом или по Интернету. Валера слушает, предлагает какие-то изменения. Все у нас происходит коллегиально, я не являюсь продюсером брата в хрестоматийном понимании этого слова, полагаюсь на его ощущения. Вот в «ВИА Гре» — там да, там я продюсер, даже диктатор.

 

(Смеется.) Мне очень сложно воспринимать «ВИА Гру» как женщин. Сами подумайте, я собирал их повсюду, это были обыкновенные девчушки, и только благодаря нашим продюсерским усилиям они превращались в секс-символов! Они как младшие сестренки, которых я сам вырастил, а не какие-то секс-бомбы. (Смеется.) Это публика так к ним относится, и так и должно быть!
Валерий: Помню, в прошлом году в Юрмале на фестивале «Новая волна» я сидел в жюри. На сцену вышла «ВИА Гра», у меня аж дыхание сперло! Но за кулисами, в жизни они для меня обыкновенные девчонки.

Недавно одна из участниц забеременела и ушла из группы. Вы нашли ей замену... Не боитесь повторения истории?
Константин: В этом-то и проблема: у нас такая успешная группа, что, как только девушки попадают в «ВИА Гру», они мгновенно становятся престижными невестами и «обрастают» женихами. Я не противлюсь этому и никого не держу. Кто хочет уйти в семью, рожать детей — того отпускаю. Может быть, поэтому они так часто и уходят… Но публика уже привыкла к ротации в коллективе. Костяк группы остается прежним, есть люди, которые составляют лицо «ВИА Гры», и, пока они есть, группа существует. И по сей день она остается номером один в нашей стране.

 

А что говорят в шоу-бизнесе о Меладзе?
В.: Мне кажется, к нам относятся с уважением. Причем совершенно разные люди, даже рокеры. А еще говорят: «Вот если бы у меня был такой брат, как у Валеры, я бы тоже стал звездой!» И я считаю, что огромная часть нашего успеха в том, что это Костя такой, пишет такие песни и всегда требует от меня большего, чем я могу.

В детстве Костя тоже за вас все решал?
В.: Наоборот, если он чем-то увлекался, мне тут же нравилось ровно противоположное!
К.: Мы и в кружки ходили совершенно разные: Валера на плавание — я на баскетбол, я на плавание — он в авиамодельный кружок, он на борьбу — я на легкую атлетику... Никак не соприкасались. Даже в музыкальной школе учились в разных классах: я по скрипке, он по фортепиано. У каждого был свой круг общения, свои увлечения. Мама, бедная, таскала одного сюда, другого туда…

Судя по всему, и первая сигарета не была выкурена вместе?
К.: Нет, я курить начал в восемь лет, Валере тогда было шесть, ни о каких сигаретах речи быть не могло. Зато я бросил рано, лет в 15—16, и навсегда, надо сказать. В этом плане я ранний, во всех остальных — поздний. А Валера курить начал поздно, да по-серьезному и не курил никогда. Так, покуривал.

 

А первая бутылка?
В.: Костя со своей компанией первый раз выпил, я со своей. Да, надо признаться, иногда мы втихаря выпивали с друзьями, чтобы попробовать, что это такое — по-настоящему выпить. Но тяги к спиртному не было. Родители нас лет с 12—13 приучали к застолью, культуре пития. Это на уровне инстинктов: если в детстве тебе наливают вино и ты чувствуешь первый хмель в хорошей атмосфере, когда вокруг люди улыбаются, говорят друг другу комплименты, поют песни — вырабатывается стереотип в голове. Вот я не могу выпивать один, мне нужна компания: у меня тогда сразу раскрывается душа, хочется говорить добрые слова.

 

Вы дрались в детстве?
К.: Да, как все дети, мы часто ссорились по пустякам. Мы были нормальные подростки в многодетной семье: нас трое, да еще по полгода у нас гостили родственники. Такой дома был кавардак, что не подраться иной раз было просто невозможно! Представьте, в трехкомнатной квартире хрущевки на первом этаже живут вместе 12 человек: мы, бабушка, дядя со своей женой и детьми… Кошмар!

 

Валера, занимавшийся борьбой, побеждал?
В.: Нет! Во-первых, Костя старше, во-вторых, в этих потасовках страдали больше не мы сами, а мебель, стеклянные двери… Пару раз у нас случались настоящие драки, но кто там мог победить? Разве что мама, которая придет и так накричит, что все в разные стороны разбегаются! (Смеется.)

 

А в углу кто чаще стоял?
К.: Это было бессмысленно — ставить нас в угол, такие меры нас не пугали. Зато папа мог иногда сказать тихим голосом два-три слова и настолько попадал в точку, что это было эффективнее любых наказаний. Я после такой коротенькой беседы с отцом неделю вел себя идеально. Конечно, потом опять срывался… А Валера был и остается таким энергичным, импульсивным, на него практически ничего не действует. (Смеется.) Он всегда вел себя так, как считал нужным, никакие увещевания не помогали.

 

Но судя по всему, вы-то нашли к нему подход?
К.: А он сам нашелся, этот подход. С тех пор как мы в 1985 году вместе занялись музыкой (надо же, прошло уже 22 года!), наши дороги сошлись. Я приехал в Николаев, поступил в институт, а через год Валера поступил туда же: мама прислала его следом, чтобы он был у меня под присмотром. Мы стали жить под одной крышей. Вскоре я попал в институтский ансамбль и пригласил туда Валеру. Он ходил-ходил на репетиции, а однажды взял в руки микрофон и фантастически запел — примерно так, как он поет сейчас. И все, с тех пор мы практически неразлучны, занимаемся одним и тем же делом, горим одним и тем же желанием. Мы уже как одно целое.

 

Парадокс: в свое время Косте в музыкальной школе сказали, что у него нет слуха, но именно он привел вас в музыку!
В.: Да, про меня-то как раз говорили, что у меня все сразу получается. Хотя в музыкалке мы оба неважнецки учились. Надо отдать должное нашей маме — она все-таки заставила нас довести это дело до конца. Кстати, пока Костя играл в институтском ансамбле, я с удовольствием занимался радиотехникой. Меня вполне устраивало, когда меня просто пускали в кабинет и давали что-нибудь попаять. (Смеется.) По секрету скажу: я-то знал, что хорошо пою. Правда, я думал, что пою на уровне средней музыкальной школы, не более того. Есть у меня такая невероятно провинциальная черта — сомнение в собственных силах. Я и мысли не допускал, что могу выйти на большую сцену, попасть в телевизор! Даже когда мы записали много прекрасных песен, которые потом стали хитами, мне казалось, что студия — это мой максимум, и из нее мы никогда не выйдем.

 

Как же получилось, что вышли?
В.: У нас появилась наглейшая мысль показать кому-нибудь наши песни или хотя бы издать их. Но в нашей стране, чтобы издать песню, нужно заработать деньги концертами. Мы стали выступать в институте, потом на уровне провинциального городка — не более того. А потом нам сказали: «Парни, вы настолько раскручены, что можете ехать на большой концерт». Делать нечего, надо было выходить на сцену и работать. И тут оказалось, что у меня неплохо подвешен язык, и я ухитрялся часовую программу растянуть на два часа — с ответами на записки, репликами из зала… Получались такие творческие вечера. Кстати, и сейчас, когда у нас уже столько песен, что можно дать концерт на несколько часов без перерыва, я все равно люблю поговорить. Это как сказать тост перед тем, как выпить бокал вина.

 

И какие записочки присылают?
В.: Часто просят спеть вообще не мои песни! Например, «Скрипка-лиса» Игоря Саруханова — путают ее с «Не тревожь мне душу, скрипка». А недавно женщина передала записку: «Это вам, обязательно прочитайте!» Открываю — первые слова: «Дорогой Игорь Николаев!» Человек просидел весь мой концерт уверенный в том, что поет Николаев… Еще были сектанты, пытались вовлечь меня в свое учение. Но у меня, тьфу-тьфу, все на местах в голове — уходили ни с чем.

 

Как думаете, когда вы начинали с нуля, кто из вас был большим пессимистом?
К.: Когда в 89–90-м годах мы попали в группу «Диалог» и стали более-менее профессионально заниматься шоу-бизнесом, никто из нас пессимистом не был. Мы были дикие оптимисты, в нас было столько сил! Чтобы двум мальчишкам из Батуми добраться до Москвы и стать популярными — для этого нужна была мощная энергия, поверьте мне! Мы работали на всю катушку и просто не позволяли себе думать, что у нас что-то может не получиться! Хотя для пессимизма была масса оснований. Поначалу не получалось ничего, совсем другая музыка была в моде в те годы — «Ласковый май», «Кармен», Газманов. Наша лирика казалась `неуместной. И тем не менее мы другой музыки писать не хотели и пропихивали именно эту, на последние деньги возили кассеты в Москву, а люди отнекивались… До поры до времени. А потом вышел наш первый альбом — и мгновенно все это стало орать из каждого окна, утюга, самолета, поезда… Тогда мы поняли, что пробили стену.

 

Тяжело было?
К.: Очень! Поездки из Николаева были невыносимы и требовали огромных средств, поэтому в 1993 году мы переехали в Москву и поселились в общежитии. И начались самые тяжелые годы в Москве. Хотя, собственно, до этого были тяжелые годы в Николаеве. (Смеется.) Жить было не на что, и я работал в четырех местах, а Валера защищал диссертацию в аспирантуре.

 

Чем вы тогда питались?
К.: Самыми дешевыми продуктами. Помню, картошка стоила 12 копеек — вот на нее нам хватало. Валера уже был женат, они с Ирой жили этажом выше и готовили себе, а я сам себе стряпал что-то ужасное и поглощал вечерами. Конечно, это были тяжелые годы, но, чтобы понимать ценность того, что приобрел, нужно пожить и в таких условиях!

 

А помните первое сольное выступление Валеры? Как тогда купили ему костюм?
В.: Сейчас смешно об этом вспоминать, но однажды черт меня дернул поехать на фестиваль «Ступень к Парнасу». У меня были одни черные брюки и одна рубашка, которую я перед поездкой покрасил в черный цвет, чтобы она выглядела как новая… Конечно, морально я не был готов к фестивалю. Я уже пел как сумасшедший, но не выглядел артистом, звездой, победителем. И вылетел сразу. Правда, получил утешительный приз съемочной группы.
К.: А в другой раз мы собирали Валере костюм по частям. В 1993 году мы оставили кассету в продюсерском центре Аллы Пугачевой, и каким-то чудом она попала в руки к Алле Борисовне. Пугачева пригласила нас на «Рождественские встречи» — до сих пор не понимаю, как это произошло! Поперлись мы, значит, из Николаева — сниматься. Еле купили билет на третью полку, приехали в Москву чумазые, грязнущие, после трех суток пути... Одежды у нас, естественно, никакой не было, денег на нее тоже. Стилист Лев Новиков достал нам кожаный пиджак, очки дал Сережа Мазаев из «Морального кодекса». Кто-то повязал Валере платок. Рубашку я ему отдал свою, сам напялил какой-то свитер на голое тело и стоял у стены.
В.: Я дико смущенно себя чувствовал: вокруг суперзвезды, а я даже не уверен, что музыка, которую мы делаем, кому-то нужна. Но Алла Борисовна поступила гениально. Она сказала: «Давайте порепетируем, поставьте песню Меладзе!» Включили нашу «Лимбо», она мне говорит: «Ну давай, изображай». И как-то все так расслабленно пошло. Песня закончилась, Пугачева спрашивает операторов: «Ну как, камеры работали?» — «Да, Алла Борисовна!» — «Валера, дубль получился классный, давай еще раз». И дальше я уже снимался легко, страх прошел. Как же здорово, что она это сделала! Если бы она мне сказала: «Выходи на сцену, снимаем» — меня бы точно переклинило.
К.: То выступление стало толчком. Но тогда мы этого еще не знали. Вернули всем одежду, облачились в свои сомнительные рубашки и майки и поперлись на третьей полке в Николаев. Остановиться в Москве нам было негде и не на что.

 

А потом — фурор?
К.: Да, нас увидели во «Встречах», и это было... блин!.. В те годы достаточно было показаться во «Встречах» и в «Музобозе» (где мы тоже появились через какое-то время) — и ты уже был почти звездой!

 

И женщины сходят с ума… Ну хотя бы девушки вам нравились одни и те же или тоже разные?
К.: Разные! Хотя красивые женщины нравятся одинаково и Валере, и мне (улыбается), но никогда не было такого, чтобы мы не поделили одну девушку. У Валеры были свои пристрастия, у меня свои. Более того, я никогда особо и не знал, кем Валера увлечен. О личной жизни мы и по сей день практически не разговариваем. Я не высказываю свое мнение о его жене, не лезу в его жизнь. Иногда мне кажется, что мы могли бы друг другу что-то посоветовать… И тем не менее мы стараемся этого не делать. Так уж повелось.
В.: Да, свои влюбленности мы друг от друга скрывали, пока не повзрослели. И тут оказалось, что и Костя влюблялся с самого детства, и я в школе постоянно был влюблен. У меня была такая долгая влюбленность в девочку из класса. Потом она переехала на другую улицу, и еще несколько лет я о ней думал, искал ее. Если мне казалось, что я вот-вот ее найду, я ликовал! Это было необыкновенное чувство — мне же ничего от нее не нужно было, я мог просто стоять и смотреть на нее! При этом у меня билось сердце, было ощущение полета… А потом я, наверное, перерос это чувство. Кстати, не поверите, недавно я выступал в одном городе, и после концерта ко мне подошла женщина с цветами. Это была она. Мы тепло пообщались.
К.: А моя первая влюбленность была классе в седьмом. Кстати, пожалуй, это был тот редкий случай, когда я поделился ею с Валерой! Попросил брата отнести этой девочке письмо. Он же беззаботный: «Кому? А, запросто!» Она мне позвонила. А я был стеснительный парень, и от неожиданности у меня так дыхание сперло, что я реально ничего не смог ей сказать, кроме каких-то междометий! И положил трубку — опозорился по полной.

 

Валера вас утешал?
К.: Не-е-ет, он насмехался! Ему-то что, он в нее влюблен не был, эта девушка была для него обыкновенной, как все.
В.: Ну, это форма была такая — смех. А так я за него переживал. Я сам уже в том возрасте знал, что такое влюбиться, дуростью было над этим смеяться. Просто я стеснялся что-то сказать.

 

А когда Валера собрался жениться, он сказал вам об этом первому?
К.: Думаю, да: я тогда был ему ближе, чем кто бы то ни было, мы жили вместе в Николаеве. Справили студенческую свадьбу в номере общежития. А по приезде в Батуми был уже здоровый праздник.

 

Признайтесь, вы когда-нибудь ссоритесь?
В.: Вот насколько мы дрались в детстве, настолько сейчас мы дружны. Мы прошли через шоу-бизнес, деньги, славу и ни разу не нашли повода поссориться. Можем разве что ругаться в студии, когда Костя от меня требует большего, чем я могу, а я психую. Но в итоге у меня получается это спеть, и мы выходим из студии измученные, но довольные, и разногласия остаются там.

 

Кто-то из вас был любимчиком у родителей?
В.: Никто, и это правильно! Папа, наверное, очень-очень любил нашу сестру: мужчины всегда любят дочерей. А так… Допустим, я не был любимчиком, но Косте больше доставалось — просто как старшему. (Смеется.)

 

Любите делать друг другу подарки?
К.: Да. Вот на прошлый день рождения я подарил Валере хорошие дорогие часы…
В.: Да, серьезнейший подарок! (Улыбается.)
К.: …вернее, продал за десять рублей: часы не принято дарить, говорят, это к разлуке.

 

А в детстве делились карманными расходами?
К.: Да нет. Родители давали нам по 20 копеек «на буфет», мы на эти деньги покупали бутерброды. Кстати, и по сей день, хотя мы занимаемся общим бизнесом, финансовые отношения интересуют нас меньше всего. Мы очень вольно обращаемся с деньгами, никогда скрупулезно ничего не делим. Финансовых разногласий у нас не было ни в детстве, ни в юности, ни тем более сейчас, когда, слава богу, денег хватает.

 

Как думаете, кто из вас богаче?
К.: Мы вровень идем, если что, друг друга подтягиваем, чтобы каждый был обеспеченным человеком и крепко стоял на ногах.
В.: Из всех благ, которые у нас есть, материальные — это лишь средство для достижения независимости. Деньги тяготят, когда их слишком много.

 

Костя, вы жаловались, что Валера, став популярным, легко мог решать бытовые вопросы, а вам приходилось стоять в очередях в ЖЭК…
К.: Конечно, было такое: я все время в тени, а Валера — человек публичный, перед ним открывались все двери. Но со временем и я стал достаточно известен в узких кругах, и мне этого вполне хватало, чтобы решать бытовые вопросы. А сейчас в ЖЭК уже не ходим ни он, ни я: есть люди, которые делают все это для нас за деньги.

 

Бывает, что вас путают?
К.: Да, часто брата называют Костей, меня Валерой, даже мама забывает иногда, кто где. (Смеется.) А так внешне и по голосу мы, конечно, разные. А уж в детстве мы были вообще разные! Я худющий и тихий, он — полноватый и дурной. Перепутать невозможно. (Улыбается.)

 

А если вас в работе поменять местами?
К.: Нереально! Я тяжело переживаю публичность, почти не выхожу в свет, внимание для меня тягостно. А Валера этим живет.

 

А могли бы не работать вместе?
В.: И Косте, и мне это было бы неинтересно. Да, Костя может ужасно устать от меня, на какое-то время отвлечься, но потом он вернется, и у него опять будет эта потребность писать для меня. Он же чем уникален: композиторы обычно пишут о своих переживаниях, а Костя творит конкретно для меня.

 

Когда получаете награды, чьими их считаете?
К.: Конечно, общими! Как минимум половина каждого приза принадлежит Валере, а бывает, что и большая часть. Статуэтки стоят везде: у Валеры, у мамы с папой, у меня. Часть выброшена: при переездах просто невозможно все увезти, теряем по дороге!

 

Кстати, Валерий в четвертый раз номинирован на премию Муз-ТВ как лучший исполнитель. Как думаете, реально получить награду?
В.: А я перестал об этом думать. Помню, в том году в день премии у меня все не складывалось с самого утра, и я решил: «Не мой день, мне вообще ничего не достанется». Когда объявляли номинацию, я с кем-то разговаривал, и тут назвали мое имя. Я подорвался на сцену, у меня даже речь не была заготовлена! Был удивлен, конечно, это очень приятно. Но если быть справедливым… Должны быть какие-то самоограничения у человека. Здорово пожизненно принимать награды, но для остроты ощущений надо иногда получать и оплеухи от судьбы, чтобы был стимул, чтобы потом, как в первый раз, заново радоваться каждой победе. Так что совершенно искренне говорю, что это лишнее. Думаю, премия нужнее Сереже Лазареву и Диме Билану. Особенно Лазареву: Дима и так купается в славе.

 

Какую сильную сторону вы бы взяли у брата?
К.: У Валеры огромное количество энергии, он способен горы свернуть. И он талантлив во всем, за что берется: он занимался наукой и подавал фантастические надежды, в музыке он певец номер один, в бизнесе у него что-то получается, в спорте были успехи.
В.: А Костя разумнее меня в тысячу раз! Я спонтанный, дурной, совершаю кучу глупостей, все на эмоциях.

 

А о чем мечтаете друг для друга?
В.: Я хочу, чтобы Костя был счастливым, умел расслабляться и увидел мир — он ведь практически нигде не был!
К.: А я мечтаю о том, чтобы в душе у Валеры и у меня воцарился покой и свет. По-моему, к 40 годам мы все наши внешние амбиции реализовали, пора подумать о внутреннем спокойствии… Но это и оказалось самым сложным: его нужно очень долго и кропотливо строить внутри своей души.