— Стас, говорят, у вас, несмотря на знаменитое происхождение, было трудное детство...

— Так одно и породило другое. Няньки у меня не было, если некому было со мной посидеть, мама просила своих друзей-студентов. С ними было весело, они кормили меня конфетами и не напрягали наставлениями. Я очень рано познал все прелести гастрольной жизни, с четырех лет бабушка брала меня в поездки. Мы с ней объездили весь Советский Союз и даже социалистическую заграницу.

За кулисами мне, ребенку, было очень скучно, поэтому я буквально возненавидел профессию артиста. Да и вел себя в этих поездках не самым лучшим образом. Однажды мы с приятелем забрались на крышу концертного зала и начали... обстреливать прохожих кирпичами. Естественно, кто-то вызвал милицию, нас спасло только вмешательство бабушки. А в 10 лет в Гамбурге я попал на знаменитую улицу Риберпан, где полиция с трудом оторвала меня от витрин с голыми тетеньками.

— А вы, оказывается, парень с характером!

— Еще с каким! Сколько себя помню, всегда дрался. Как Рембо, до крови. Честно говоря, не помню ни одного школьного дня без каких-либо выходок, мой дневник был буквально испещрен красными чернилами. Поэтому в поездки меня брать перестали. И вот тут стало совсем плохо... Бабушка по-прежнему вела активную гастрольную жизнь. Мама перебралась в Москву, где у нее было гораздо больше творческих возможностей, она вообще много времени и сил уделяла своей карьере. А я в Питере был представлен самому себе, за мной присматривала только домработница, да и бабушкина квартира была в полном моем распоряжении. Естественно, получив полную свободу, я ею воспользовался. Мог, к примеру, уйти из дому и возвратиться только через месяц.

— И где вы проводили столько времени?

— Гулял в дворовых компаниях и сорил деньгами, в которых меня практически не ограничивали. У меня тогда даже оружие было. В общем, попил крови у своих родственников. В результате мной начала интересоваться милиция.

— Наверное, когда вы называли свою фамилию, строгие милицейские сердца смягчались?

— Во-первых, Пьехой я стал только классе в четвертом, до этого носил фамилию отца — Герулис, что по-литовски означает "умница". Но бабушка очень переживала, что некому продолжить ее фамилию, и не придумала ничего лучше, как присвоить ее мне. Во-вторых, милиционеров, в поле зрения которых я попадал, раздражал молодой человек "с известной женской фамилией", так они говорили. Когда мне исполнилось 17 лет, терпение у моей родни лопнуло, и меня насильно увезли в Москву.

— С мешком на голове?

— Нет, мама и бабушка, надо отдать должное их коварству, поступили гораздо хитрее. Мама попросила съездить в Москву и навестить бабушку, которая и закрыла меня на ключ в своем доме в Барвихе. По сути дела, это был настоящий арест: телефоны отобрали, связи с внешним миром оборвали, даже одежду спрятали, чтобы не было соблазна удрать. И два года меня усиленно воспитывали.

— И вы сразу подчинились?

— Поначалу пытался бунтовать: стекла бил, сбежать пытался. Потом устал. Тем более что я и сам к тому времени прозрел — понял, что чуть было жизнь себе не угробил. Стал много читать, в основном книги по психологии, писать, проводил много времени в домашней музыкальной студии. Практически никуда не ходил. Занимался спортом, я ведь когда-то получил желтый пояс по карате, и только курение и постоянные гулянки помешали мне продолжить спортивную карьеру. Закалялся, обливаясь холодной водой. Окончил экстерном среднюю школу и стал думать, что делать дальше.

"Я ОСВОИЛ ПРОФЕССИЮ ПАРИКМАХЕРА И СТИЛИСТА"

— Учитывая род занятий мамы, папы, джазового музыканта Пятраса Герулиса, и, конечно же, бабушки, выбирать вам, наверное, особо не приходилось?

— Действительно, сколько я себя помню, музыка была со мной всегда. В разное время мои пристрастия менялись, а сейчас мне нравится все, что написано профессионально и качественно. Но это не значит, что я готов был тогда броситься в музыку, как в омут головой. Да и родственники мои были настроены серьезно. Состоялся семейный совет, на котором было решено, что я должен получить какую-то специальность, которая позволила бы мне зарабатывать себе на жизнь. Так я освоил профессию парикмахера и стилиста.

Поскольку сам я о сцене в то время еще не думал, решил, что маме и бабушке было бы неплохо иметь персонального стилиста, к тому же еще и родственника. Вот и подался в Испанскую школу парикмахеров. В салоне у меня было много клиентов, приходили люди из московской мэрии и правительства. Да и маму с сестрой, ради которых была затеяна эта авантюра, поначалу стриг охотно. Но в один прекрасный день понял, что приводить их головы в порядок бесплатно мне неинтересно. Но своих знакомых я, чтобы не потерять навык, до сих пор иногда стригу. Вроде бы все остаются довольны.

Вскоре я поступил в Гнесинку. В первый раз меня прослушали и сказали: "Дохлый номер! У тебя же голоса нет, как ты петь собираешься?!". Чтобы доказать, что голос у меня есть, начал заниматься вокалом с преподавателем. Опять стал ездить с бабушкой на гастроли, но теперь уже не хулиганил, а пел, пока она готовилась к очередному номеру. Потом услышал о кастинге солистов в новую группу. Меня взяли, я там пел почти год и окончательно убедился: хочу стать артистом!

— А на "Фабрику звезд" как попали?

— Да можно сказать, случайно! Увидел рекламу и решил пойти попытать счастья. Кастинг проходил наравне со всеми, мама и бабушка даже не знали, что я туда пробуюсь, и, естественно, никого о снисхождении ко мне не просили.

Во время съемок я столкнулся с тем, как при помощи телевидения из человека можно сделать кого угодно. Всех участников в интересах телевизионной драматургии условно поделили на плохих и хороших. Меня почему-то изначально решили сделать плохим. В эфире показывали только те эпизоды, в которых я выглядел не лучшим образом. Неудивительно, что зрителям я поначалу не понравился. Но потом все-таки показали и хорошие куски, я перестал быть отрицательным героем. И, к большому своему удивлению, прошел в финал...

Из досье "Бульвара Гордона":

Продюсером "Фабрики звезд-4" был Игорь Крутой, который невзлюбил Стаса буквально с первого взгляда — со времен полуфинала "Новой волны-3". Игорю Яковлевичу показалось, что Пьеха слишком неповоротлив и поет низким голосом. "Я действительно пел слишком низко, — вспоминает Стас, — чуть ли не ниже Кобзона. А в танцевальной части у меня перепуталось два танца, в результате я выдал все, что умел". Что же до самого Крутого, то в программе "Большая стирка" он чистосердечно признался, что был период, когда он готов был приложить все силы, чтобы выкинуть Стаса из "Фабрики". Но с каждой неделей выступления Пьехи становились все лучше и лучше, его полюбили зрители. И маэстро признал, что ошибся. А вскоре у Стаса появился ангел-хранитель в лице композитора и продюсера Виктора Дробыша, который написал для Пьехи песню "Звезда".

— Как к вашему участию в "Фабрике звезд" отнеслись родные?

— Поначалу пытались отговорить. Бабушка, например, уверяла, что в "фабричных" условиях, да еще и в кратчайшие сроки, настоящим артистом стать невозможно: звезда должна рождаться в муках! Когда же поняли, что я все равно пойду, уселись около телевизора и начали переживать.

— Да так, наверное, там и остались: ведь после "Фабрики звезд" вы прямиком направились в другой проект — "Последний герой"?

— Вот где был ужас! Нам, конечно, сказали, что по приезде на остров оставят без еды, питья и крыши над головой, но всех размеров бедствия никто представить себе не мог! Мы в тот вечер даже не знали, что едем на остров. Нас пригласили на корабль, на прием к мэру Панамы. Естественно, все вырядились во фраки и вечерние платья, в которых нас и выбросили прямо посреди Панамского канала. До острова добирались вплавь.

На берегу ничего не было, спать пришлось прямо на песке. На вторую ночь кое-как построили какой-то навес, но ночью пошел дождь, и оказалось, что он протекает. Ночью стекающая с него вода казалась ледяной. Чтобы хоть как-то согреться, приходилось прижиматься друг к другу. Причем никто уже не обращал внимания, мужчина рядом или женщина. Через пару недель все это меня так достало! Захотелось нормальной жизни — чистой постели, хорошей еды. Ну а поскольку я еще и плохо себя чувствовал (еще после "Фабрики" не оклемался), меня "списали на берег". До сих пор удивляюсь, как мама и бабушка, наблюдая за моими приключениями по телевизору, не получили инфаркт.

"КАКАЯ Я ТЕБЕ БАБУШКА? ТОЛЬКО ЭДИТА!"

— Как ни старайся, а без вопросов о бабушке в разговоре с вами все равно не обойтись.

— (Cмеется). Это сейчас я могу называть ее бабушкой, когда-то за такое обращение можно было и схлопотать. "Какая я тебе бабушка? — возмутилась она как-то. — Только Эдита!". И я стал называть ее Дитой, в шутку — Бабон или Бабулевич. Конечно, имя Эдиты Пьехи всегда будет связано с моей карьерой. Что тут поделаешь? Все равно будут сплетничать, что без нее я бы не пробился. Значит, надо доказывать обратное. Но не словами, а делами: больше работать, репетировать, не давать себе никаких поблажек.

Дите я действительно многим обязан. В детстве я видел ее редко, она же постоянно была на гастролях, порой не появлялась дома по шесть-семь месяцев. Приезжала усталая и вскоре снова уезжала. Нам с сестрой бабушка уделяла очень мало времени. И не потому, что не хотела, — у нее просто не было физической возможности. Кстати, мы с ней и сейчас видимся нечасто, раз в два-три месяца. Но именно Дита, когда мне исполнилось семь лет, устроила меня в хоровое училище Ленинградской капеллы имени Глинки. В ней сочеталось несочетаемое. Она была с мамой очень строгой и делала мне дорогие подарки.

— Что из ее подарков вам особенно запомнилось?

— Классный велосипед! Правда, перед этим я несколько месяцев его у нее клянчил. За непослушание Дита запросто могла дать подзатыльник или запустить в меня тем, что под руку попадется. Она для меня эталон профессионализма, интеллигентности и женской привлекательности. А еще я перенял у Диты ее любовь к красивой одежде.

— И что же вы любите носить?

— Если у меня хорошее настроение, отдаю предпочтение одежде пестрых расцветок. Если плохое, надеваю что-то черное. Темная одежда, как мне кажется, защищает от излишнего внимания к моей персоне. А в последнее время очень полюбил еще и розовый цвет, который раньше ассоциировался у меня только с юными девушками и представителями секс-меньшинств. В розовом я кажусь себе свободным от многих условностей, способным на смелые и неожиданные поступки. Причем у одежды, которую я ношу, есть одна особенность: такой не должно быть больше ни у кого! А уж куплена она в дорогом бутике или на дешевой распродаже, никакого значения не имеет. Кстати, именно так всегда одевается моя бабушка, даже на советской эстраде ее стиль был уникальным и неповторимым!

— Надо ли понимать, что вам нравятся девушки такого типа, как Эдита Пьеха?

— Если говорить о внешности, то мне нравятся девушки с тонкими чертами лица, пухлыми губами (тонкие говорят о том, что их хозяйка либо злючка, либо завистница) и — непременно! — длинными прямыми волосами. Мне почему-то кажется, что прямые волосы — это очень эротично.

— Говорят, вы собираетесь жениться?

— Не знаю, как насчет женитьбы, но я действительно, к счастью, сейчас не один. Живу со своей девушкой в Москве, в скромной съемной квартире. Но очень мало говорю о своей личной жизни, стараюсь таким образом уберечь ее от чужих недоброжелательных глаз.

Из досье "Бульвара Гордона":

Без преувеличения можно сказать, что о нынешней девушке Стаса ходят легенды. Точнее, о ее беспримерной ревности. Во время съемок его последнего клипа она закатывала возлюбленному потрясающие "семейные сцены", запрещая девушкам-моделям из массовки даже приближаться к Стасу. В конце съемочного дня у всех присутствующих нервы были на пределе, и только сам Пьеха оставался спокойным. Наверное, он ее действительно любит.

— От навязчивого внимания поклонниц не страдаете?

— Интеллигентные девушки ничего недозволенного себе в этом смысле не позволяют, а от других я научился обороняться. Как только чувствую, что человек готов переступить границу дозволенного, тут же включаю в себе такого плохого и гадкого мальчишку, который обескураживает собеседника жуткой откровенностью и наглостью. В результате навязчивая поклонница 100 раз пожалеет о своем поведении и удалится в шоковом состоянии.

Вообще-то, мне грех жаловаться на поклонников, большинство из них — люди интеллектуально развитые. И я с удовольствием общаюсь с ними на сайте в интернете, зачастую они подсказывают мне очень толковые вещи относительно моих выступлений. А еще во время концертов мне часто дарят мягкие игрушки, иной раз просто бросают из зала на сцену.

— Кем вы себя сегодня чувствуете — питерцем или москвичом?

— Питерцем, конечно! Москва напоминает мне конкурс красоты и конкурс богачей, здесь все постоянно что-то друг другу доказывают — кто богаче, кто круче. Мы в Питере не привыкли ничего никому доказывать. Ты такой, какой есть. Поэтому поначалу мне в Москве было тяжело. К тому же Питер — это определенные традиции и культура, после которых московское хамство просто повергает в шок. Ко многим вещам я так и не привык, хоть и живу в Москве уже семь лет. И слава Богу, у меня там уже появились друзья, общаться с которыми мне интересно и приятно.

— К гастрольной жизни, которой всегда жили ваши мама и бабушка, уже привыкли?

— Тяжело переносить частую смену часовых поясов и климата. Я люблю работать в комфорте, а организаторы концертов не всегда могут его обеспечить. В остальном же все нормально.