Алексей Шор родился в Киеве, затем жил в России, Израиле, Мальте и США. После окончания мехмата МГУ сделал блестящую карьеру прикладного математика, и стал доктором математики в США. Совершил немало научных открытий, а затем неожиданно стал... композитором. Причем именно академической музыки. Его произведения играли Максим Венгеров, Михаил Плетнев, Гил Шахам, Сергей Крылов, Никита Борисоглебский, Иван Бессонов, Евгений Кисин, Вадим Холоденко, Стелла Чен и другие звезды.

Популярный композитор-самоучка - как можно отказаться от такого интервью? Это редчайший тип на сегодняшней академической сцене.

Алексей Шор

- Я впервые услышал Вашу музыку на фестивале InClassica. Она показалась мне очень мелодичной, очень классичной в хорошем смысле этого слова. Это ведь дико немодно сегодня — обилие консонансов. Сейчас время диссонансов, именно такую музыку награждают на премиях и фестивалях. А Вы сами слушаете музыку диссонансов — Пендерецкого, Шнитке, Губайдуллину?

- Иногда слушаю. Скорее из интереса, а не из большой любви к этой музыке. Часто слушаю с партитурой в руках, потому что мне интересно, что там написано. Но люблю я музыку более, так сказать, старомодную.

- Это означает, что Вы не гонитесь за признанием на премиях?

- Я абсолютно ни за чем не гонюсь, пишу такую музыку, которую мне хотелось бы слышать. Как получается, так и получается.

- Вы видите консонансную музыку в общеевропейском контексте? Ведь есть и другие композиторы, следующие этому пути. Вы общаетесь с ними, дружите с кем-то?

- Честно говоря, ни с кем регулярных контактов не имею. Есть композиторы, которые пишут тональную музыку – например, Георг Пелецис. С ним я лично знаком, он мне очень симпатичен как человек, и я давно люблю его музыку. Есть Альма Дойчер, ей около 17 лет, она пишет музыку с шести лет, даже оперы, и она пишет очень мелодичную музыку в стилистике XVIII-XIX веков. Потрясающе талантливая девочка, и довольно известная.

- С удовольствием прослушал «Вердиану», - удивительное трансформирование музыки Верди в почти латино. Вы любите латиноамериканскую музыку?

- Не могу сказать, что много ее слушаю, но на слуху есть много такой музыки. Естественно, знаю всю популярную музыку вроде «Кумпарситы». Очень люблю Пьяццоллу. Не могу сказать, что у меня особая связь с латиноамериканской музыкой, но… Меня в какой-то момент попросили написать вариации на темы Шуберта для фестиваля, посвященного Шуберту. Идея написать вариации мне не понравилась, — вот звучит божественная музыка Шуберта, а потом какой-то современный композитор с его «вариациями». Я подумал, что надо написать такое, что сам Шуберт уж точно написать никак не мог. Я написал маленькое произведение «Schubertango». Там весь мелодический материал из Шуберта, но все это — явно выраженное танго. Людям, знакомым с музыкой Шуберта, это будет забавно как шутка. А для незнакомых — это будет одно из лучших танго на свете. Это я не себе, а Шуберту комплимент делаю.

А потом случилась почти такая же история, меня попросили написать фантазию на темы Верди. Турне, к которому оно должно было быть написано, проходило как раз по территории Латинской Америки. Я вспомнил историю с Шубертом, и решил сделать примерно такое же с Верди. Только там звучало танго, - а здесь и самба, и босанова. Так родилась «Вердиана». Разумеется, я не стал бы писать такое, если бы не любил латиноамериканскую музыку. Я ее люблю, и эти ритмы проникают в мою музыку и в других произведениях.

- Это слышно, да. Запись «Вердианы» вышла уже в исполнении Лондонского симфонического оркестра под управлением Сергея Смбатяна. И они же сыграли сюиту «Образы Великой Осады», посвященную осаде Мальты. И вообще кажется, что исторические темы Вам очень близки. Насколько близка Вам тема мальтийской истории, и почему?

- Историей я увлекался с детства. Что касается Великой Осады Мальты, то это одна из самых недооцененных потрясающих страниц истории. Обычно истории вроде Давида и Голиафа заканчиваются плохо для условного Давида. 300 спартанцев — и все погибли. А Великая Осада Мальты — история, где малюсенькая кучка рыцарей и абсолютно необученные местные отразили натиск армии, которая собиралась завоевать всю Европу.

- Они отразили все-таки при помощи армии итальянцев.

- Нет, итальянцы приплыли уже в самом конце, когда все фактически закончилось. Удивительно, что про эту историю еще не сняли ни одного кинофильма. Потому что в ней есть все: потрясающая фигура Ла Валетта и его антагонист в лице турецкого пирата Драгута, есть невероятные эпизоды героизма. Была осада форта Сант-Эльмо, это очень маленький форт, в котором помещалась всего сотня человек, - за день они все погибали, а ночью в форт приходили новые люди, зная, что они погибнут на следующий день. И так это продолжалось почти месяц. Очень рекомендую тем, кто незнаком с этой историей, прочитать о ней.

- Не могу не спросить про Армению. Вы резидент Армянского симфонического оркестра, почетный профессор Ереванской консерватории, Сергей Смбатян играет Вашу музыку с разными оркестрами. Откуда взялась такая тесная связь с Арменией?

- В первую очередь из-за того, что Сережа Смбатян хорошо относится к моей музыке. Однажды он пригласил меня в Армению на фестиваль, где впервые должны были исполнять мою музыку. И все концерты прошли успешно, публике мои произведения очень понравилась. Чувствуешь же зал, когда там сидишь. В Армении был один из самых теплых приемов. В личном плане, - у меня папа первые 12 лет своей жизни провел в Армении, и в моих глазах Армения всегда была таким сказочным местом, где вырос папа.

В первый раз я приехал туда со своими родителями, это было очень трогательно, и запомнилось мне на всю жизнь.

- При этом у Вас нет произведений, кроме произведений для дудука, где явно слышались бы армянские мотивы.

- Я никогда не пытаюсь писать под какой-то этнический стиль. Ну, может, кроме «Вердианы». У меня нет произведений, которые звучат откровенно по-еврейски. Есть какие-то еврейские мотивы тут и там, но, чтобы это было цельное произведение, которое послушаешь и скажешь, что это еврейская музыка, - такого у меня нет. С Арменией у меня связано множество эмоций, я часто приезжал оттуда, полный вдохновения. Но транслируется это вдохновение в привычном мне ключе, как взгляд на музыку XVIII-XIX веков из XX-XXI века.

- Где Вы сейчас больше проводите время, на Мальте или в Америке?

- В Америке.

- Где Вам комфортнее, где лучше пишется?

- Пишется мне, конечно, лучше всего дома. Не потому, что в Америке я чувствую больше вдохновения, чем на Мальте. Просто дома все легче. Когда путешествуешь, сложно найти свободное время для работы, постоянно что-то или кто-то отвлекает. Поэтому писать лучше в домашней обстановке.

Получайте музыкальные новости первыми в Telegram!

А комфортно я чувствую себя практически везде, особенно в тех местах, где я долго жил. Россия, Израиль, Америка, Мальта… А где музыкальные фестивали — вообще все равно, потому что ты окружен музыкой, знакомыми людьми, многие из них старые друзья. Вот и в Дубае я себя чувствую тоже как дома.

- Давайте поговорим о Вас. У Вас докторская степень по математике, и Вы совершенно необычайный пример композитора-самоучки, достигшего достаточно больших успехов в академической музыке. Какое произведение Вы написали первым? Что вообще подтолкнуло заниматься музыкой и оставить математику?

-Совсем первыми были произведения, которые я писал для семьи и друзей. Например, вариации для фортепиано на тему Happy Birthday для мамы. Потом были вариации на тему «Мурки», именно эти произведения впервые прозвучали перед большой аудиторией, а сейчас являются частью моего «шансонового» цикла «Well Tempered Chanson». У меня есть друг Дэвид Карпентер, замечательный альтист, но он не знал, что я пишу музыку. Однажды он пришел ко мне домой, увидел ноты на столе, и сказал, что ему очень нравится эта музыка, и спросил кто автор, пришлось признаться. (смеется) Я написал ему версию для альта. Но он хотел играть с оркестром. Как написать аранжировку для оркестра, я тогда понятия не имел. У меня был друг композитор Оран Элдор, и он помог мне дописать все и аранжировать. Неожиданно для меня эта музыка имела огромный успех. До этого Карпентер на бис играл «Чардаш» Монти, а тут везде стал играть «Мурку». И хотя аудитория нерусская, все вставали и топали ногами, успех был невероятный. Мы записали видео концерта в Метрополитен-музее, которое набрало сотни тысяч просмотров на YouTube. Разные артисты стали спрашивать у меня ноты. С этого все и началось. Дэвид просил писать для него больше. Я подумал, что раз Дэвид профессионал и ему правда нравится то, что я пишу, то и мне надо к этому относиться профессионально, и стал серьезно учиться.

- Вы играете на каком-либо инструменте?

- Нет, но я немного играю на рояле. Хотя, наверное, это и игрой сложно назвать.

- Даже на гитаре не играли никогда?

- Нет. Когда я был ребенком, всем было понятно, что у меня будущее ученого. Родители оба ученые. У меня были явные способности, и мне предстояло стать физиком или математиком, и это был единственный выбор для будущей профессии. Родители пытались заставить меня заниматься музыкой, но у меня был железный аргумент — я же читаю математическую книжку! Зачем мне отвлекаться на музыку? Так и получилось, что музыке я в детстве не учился.

- Очень любопытно, как сугубо технически выглядит Ваш процесс сочинения сегодня. Вы записываете на нотную бумагу, или в нотную программу на компьютере?

- Пианист я никудышный, поэтому у рояля мне делать нечего. Записывать на бумагу смысла я не вижу, потому что все равно потом нужно все вбивать в компьютер. Кто из композиторов может прийти сейчас к исполнителю с рукописным текстом? Поэтому я сижу за компьютером, и записываю сразу в него. Пользуюсь программой Finale. Это результат того, что мой друг Оран Элдор пользовался этой программой, и поскольку на Бродвее практически все работают в Finale. В классическом мире более популярен Sibelius, но мой выбор уже изменить нельзя. Если я переключусь на новую программу, то все мои старые файлы оказываются бесполезными.

- Когда Вы пишете музыку, то сначала придумываете основную тему, и только потом придумываете оркестровку, - или Вы сразу слышите весь оркестр, все партии?

- По-разному бывает. Иногда я слышу какой-то музыкальный эпизод, и у меня сразу есть понимание про партии полдюжины инструментов. Чтобы сразу услышать каждую ноту каждого инструмента оркестра, - так я все-таки не могу. Но часто бывает, что я пишу полдюжины инструментов, плюс рояль, который играет гармонии. Потом этот рояль становится скрипками, или медью, или еще чем-то. Бывает, что я твердо знаю, для кого сольная партия, а все остальное — разберемся позже. Тогда я пишу, допустим, для кларнета, а все остальное пишу для рояля. А иногда бывает музыкальная мысль, которая не прикреплена ни к какому инструменту, и тогда я всегда пишу для рояля, и потом уже думаю, что делать дальше.

- Оркеструете Вы всегда сами, или привлекаете каких-то сотрудников?

- Нет, всегда только сам.

- Еще один технический вопрос. Если Вы не играете на скрипке, то как решаете проблемы аппликатуры, сугубо скрипичных штрихов, и ведь некоторые интервалы невозможно же сыграть на скрипке?

- Какие интервалы сыграть возможно или невозможно, — это легко понять, штрихи тоже возможно. Я вряд ли напишу что-то, что сыграть совсем невозможно. Я все-таки представляю себе, как инструмент устроен, и в какой момент что происходит. Но с чем есть сложности, так это когда пишешь какие-то вещи, которые на грани. Например, очень виртуозный пассаж, и мне сложно понять, сможет ли высокого класса скрипач сыграть это в темпе 140, например. Или ему придется падать до темпа 110, чего я не хочу.

Но бывают, на удивление, и обратные вещи. Например, Сергей Догадин попросил меня переделать «Вердиану» для скрипки. Там были пассажи очень кларнетовые по характеру, и я их упростил. А Сережа сказал, что ему как раз нравились эти пассажи, и убедил меня вернуть их. С опытом, я думаю, будет все меньше и меньше технических проблем. Хотя после премьеры, когда исполнитель сыграет первый раз, всегда есть возможность поправить все шероховатости в соответствии с пожеланиями музыканта.

- Ваш математический склад ума скорее мешает или помогает композиции?

- Думаю, что это не имеет отношения к делу. Вообще математика — очень дисциплинирующая наука. Математическое прошлое очень помогает учиться. Огромное количество информации должно упорядочиваться в голове при обучении, и математика этому способствует. А теперь, когда какое-то количество профессионализма у меня есть, - не думаю, что математика играет какую-то роль.

- В одном из интервью Вы сказали, что ваш любимый композитор — Бах. А это ведь самый «математический» композитор из всех.

- Я бы не назвал математикой то, чем увлекался Бах. Это скорее нумерология. Его интересовали какие-то случайные факты про числа, но это развлечение, а не наука. Я не думаю, что он сам назвал бы это математикой. Все эти удивительные вещи, которые у него есть, как каноны, которые можно играть вперед и назад, — это довольно забавно. Но если бы этого не было, - все равно он был бы самым великим композитором всех времен и народов для меня. Его связь с математикой я воспринимаю как исторический анекдот, и никакой связи с математикой как с наукой, я не нахожу.

- Недавно мессы Баха прогнали через искусственный интеллект, и нашли все-таки там математические формулы вроде золотого сечения.

- Возможно, это было по наитию. Кроме того, надо учитывать тот факт, что после Баха множество композиторов восприняли его идеи, это отразилось в их музыке. И искусственный интеллект, проанализировавший всю эту музыку, мог просто найти отголоски Баха во всем, и воспринять это как формулу.

- Кстати, что Вы думаете про искусственный интеллект? Я был на фестивале Башмета, и там исполнили произведение от искусственного интеллекта Яндекса. Ученик Александра Чайковского написал основную тему, это отдали ИИ, и на фестивале исполнили это произведение. Это будущее или это тупик?

- Думаю, какая-то польза от такого вида музыки будет. Может быть, мы придем к тому, что вот мы снимаем кино, и тут нужна очень грустная музыка с диссонансами, и со звуками определенных инструментов. И компьютер будет очень быстро делать такую музыку. Гораздо быстрее и дешевле, чем человек. Но сможет ли компьютер когда-либо писать музыку, способную конкурировать с настоящей классической музыкой, - не знаю, мне не кажется это вероятным. По крайней мере, в ближайшее время. Думаю, будет все как в фильме «Амадей» - играет Сальери, и все это мертвая музыка. Садится Моцарт — и она оживает. Будет довольно долгий период, когда компьютер будет писать музыку как Сальери «из кино». Хотя Сальери был гораздо лучшим композитором, чем он показан в том фильме. Компьютеры будут писать музыку в понятном настроении, все вроде правильно, но душу не очень трогает. Возможно, когда-нибудь мы эту войну полностью проиграем, как с шахматами.

- На фестивале InClassica в Дубае исполнили множество Ваших произведений. А было такое, что Вас поразило, что было из ряда вон?

- Было много совершенно потрясающих исполнений. Гил Шахам играл невероятно, все выучил наизусть, на репетициях вообще не смотрел ноты. Говорят, что играем с 13 такта, - у него все в голове. Такая, я бы сказал, гигантская звезда, приехал абсолютно подготовленный, и играл как Бог. И я с ним не был знаком до этого. Сейчас познакомились, он очень приятный человек, запомнится надолго. И Стивен Исcерлис прекрасно играл с Максимом Венгеровым, с которым я знаком уже давно. И все концерты Венгерова, — это события, которые запоминаются. Михаил Плетнев дирижировал одним из моих произведений, и потом сыграл как пианист, — это великая честь, он потрясающий музыкант. Уезжаю после этого фестиваля с огромным количеством воспоминаний и новых друзей.

Вадим ПОНОМАРЕВ