- Неудобно спрашивать про Ваш возраст…

- Очень удобно! Когда меня спрашивают про возраст, я начинаю отсчитывать цифры от года рождения. Сейчас юбилей, и все спрашивают возраст. А для меня это – игра, действо, спектакль. И я в него играю, я же артистка. Как будто у меня спектакль выпускается, и про него спрашивают.

А вот про физическое состояние отвечать неудобно. Потому что оно никак не соответствует циферке в паспорте.

Надежда Бабкина

- 60 лет Вам никто не даст!

- А я и не беру! Я сначала хотела отвертеться от этой даты. Для меня гораздо важнее 35-летие «Русской песни». Но есть традиции! 40-летие не празднуется, а остальные юбилеи принято. У меня день рождения в один день с Валерой Леонтьевым, так он потрясающе отбрыкался от этого. Каждый год он ездит в Питер, работает сольный концерт, и с друзьями после концерта идет посидеть в клуб. Никакого ажиотажа и никакой головной боли. Получается его личный праздник.

Я проворонила, мне начали уже звонить, спрашивать. Буду сидеть в театре, кто приедет – тому рада. Не надо нести мне никаких подарков. Это так бестактно, когда журналисты начинают спрашивать, кто что подарил. Не надо! И куда потом все подарки приспособить, а передаривать нехорошо… Люблю цветы, в любом количестве. Я с ними разговариваю!

Недавно ездили в Ирландию с концертами. И я ходила по клубам, слушала ирландскую музыку и наслаждалась их танцами. Это такая подпитка для меня! Неведомая для меня культура, но она легко воспринимается. Зажигательный танец, и напевность схожа с нашей, но не попадает в наш квадрат – есть свои хитрости. Люди сидят за столами, и с кайфом поют свои ирландские песни – ну почему у нас люди не поют свои русские песни? Почему нас отлучают, отваживают от этого? Это как национальная программа по уничтожению национального духа в каждом человеке большой страны.

- И у нас много групп играет ирландскую музыку. Даже побольше, чем русскую…

- Мне было приятно встать и спеть там нашу русскую песню. И была встречена не меньшим количеством аплодисментов. Понимаю, что экзотика. Но я сделала это с уважением к их культуре. У нас и играют ирландскую музыку, и школы танцев, и великолепные номера ансамбля Моисеева. Но почему нет ни на телевидении, ни на радио программы, где говорится о нашей многоцветной культуре с разными этническими оттенками? Не говоря уж о русской культуре, объединяющей всех. Почему мы так себя не любим? Не ценим традиции и не уважаем наших предков. Я вижу опасность в этом.

Я верой и правдой служу народному жанру. Я безумно люблю это, я выросла на этом. Когда мне бывает совсем хреново, я еду на свою крошечную дачу в Подмосковье, и задницей кверху начинаю пахать. Руками. Бороться с кротами. Сажаю траву. Снимаю дерн. Зову весь коллектив, жарим шашлык, один на гармошке играет, другие в земле копаются. Земля дает силищу! У меня все цветет и буйствует. У меня в подъезде огромные окна, и все в цветах. И зимой цветы цветут. Когда соседи уезжают, то выставляют на эти окна цветы, зная, что их будут поливать. У меня домработница всегда поливает, подкармливает. Жалко, что ли, лишней капли воды?

Мне дарят цветы – я розы укладываю в ванну, брошу сахарку – они потом у меня по две недели стоят. Такое у меня хобби. И видишь результат! Люблю порядок. Сделал дело – гуляй, учись.

- Не все знают, что вы учились в трех институтах – дважды закончили Гнесинку и еще Высшие режиссерские курсы. Это не очень вяжется с привычным образом народной певицы.

- Бабушки в деревнях поют в том числе для того, чтобы мы эту информацию превратили в искусство. А чтобы превратить в искусство, надо иметь образование.

Народное творчество многогранно, и надо уметь вычленить из него самое важное. Низкий поклон людям, которые открыли в институте Гнесиных факультет руководителей народных хоров, потом спустя несколько лет открыли факультет сольного народного пения. Бабушек осталось мало-мало. Деревня истреблена, ее уничтожили. Я надеюсь, что родится что-то новое, фермерское. У нас ведь изначально аграрная страна. Наши недра вообще не надо трогать, а все, что родит земля в разных климатических поясах – хватило бы и нам, и на экспорт, и на взаимоотношения. Пушнина, лес, овощи и фрукты – все есть!

Когда я училась в Москве и приезжала домой в Астрахань, меня мой папа, председатель совхоза, гнал тут же на поле. «На обратную дорогу, дочка, зарабатывай сама». И я собирала помидоры, благо с одного куста можно ведро тряхануть. Норма – 12 ящиков, и все сверх нормы – по 10 копеек. Это очень много! Норму мы за два часа делали, красиво укладывали… И никаких ядов, все натуральное. -

А в московских магазинах тогда продавали сплошное гнилье.

- Они даже не доходили сюда из Астрахани! Стояли кордоны. А сюда начали гнать импорт. Импортные помидоры даже не пахнут. А я помню запах тех помидоров! Как пахла тыква, огурцы, яблоки! До сих пор помню.

Народные традиции – культура взаимоотношения людей. Вера, нравственность, любовь. Любовь в широком смысле. Все базируется на обрядах и традициях. Но надо вспомнить про русскую классическую музыку – Чайковский, Бородин, Римский-Корсаков. Там же народные мелодии в основе! Помещики делали крестьянские театры, те соревновались между собой. И дешевки в их спектаклях не было, высокие чувства и высокие отношения.

Когда приезжаешь в деревню, поешь для бабушек, они же говорят мне: «Ты чего распелась тут, ты мне сыграй песню». Песню играть надо! Чтобы зритель чувствовал все.

Нашлись люди, которые поняли, что надо русскую культуру поднимать до академического уровня. Я очень благодарна им.

- Это было правильное решение?

- Очень правильное. Те бабушки, что есть в деревне, они так и есть в деревне. Но, учась, я общалась с потрясающими профессорами, их нет сейчас. Все обмельчало. А мы были голодные, бегали по театрам. Приезжал «Ла Скала» – мы разрывали милицейские кордоны. Мы жадно впитывали все. В пятницу садились на поезд, ехали в Орел или Тулу, или Прибалтику - и наслаждались разностью культур.

Причем мы учились на дневном факультете. У меня уже был свой коллектив, я родила сына – но у меня мысли не было брать академический отпуск. Нянек не было, так с собой ребенка таскала, с соседями договаривалась. Важен был человеческий фактор. По деревне идешь – «Здравствуйте!» - «Здравствуйте!» Идет обмен энергиями.

Нам в последние годы задурили голову модными штуками, мы, дескать – Европа! Так они в Европе уважают свою культуру, а мы – нет. Какая же мы Европа?

По учебному плану мы обязаны были ездить в экспедицию, и из каждой экспедиции необходимо привезти минимум сто народных песен. У меня этого материала знаете сколько? Но чтобы сегодня я могла его исполнить со сцены, я должна потрудиться, я должна принять условия 21 века. Гармонизировать, инструментовать, одеть модный фасон – но идею и мелодию оставить прежними. Плюс все мои артисты с высшим образованием, они способны на импровизацию, а это высший пилотаж в искусстве – сочинить свои ноты. Я приношу песню, ее разучили, и начинаем петь. Вот сопрано пошло в подголосок, баритоны хотят туда-сюда, тогда я пою вот так. Зафиксировали, получилось полотно. Трижды спели. Вышли перед небольшой аудиторией, поем эту новую песню…

- Без фиксации никак не обходится?

- Надо же понять, правильно сделали или неправильно! Если поняли, что правильно – то записываем получившееся на ноты. И получается итоговая партитура, готовая форма. Как продукт импровизации.

- Разве бабушки поют когда-нибудь одинаково одну и ту же песню?

- Именно так и поют, только эмоции разные вкладывают. Мелодия одна и та же, но настроение разное и возраст разный. Девка споет задорно, беззубая старушка споет с мудростью. Песня будет одна и та же, но акценты разные.

Получайте музыкальные новости первыми в Telegram!

Вот песня «Лютики-цветочки у меня в садочке» - она не о цветах. Эти цветочки не просто так растут, она их срывала, искала милого дружка. Она спустилась к ручью, василек сорвала – а он идет. Представляете ее смущение? Так что песня совсем не про цветы, как может показаться.

Надежда Бабкина

- То есть по вопросу импровизации вы сильно расходитесь с позицией Сергея Старостина или Ансамбля Покровского.

- Ансамбль Покровского работает у меня в театре. Когда Покровский был жив, мы были и конкурентами, и оппонентами друг для друга. У Мити было много поклонников, а с Тамарой Смысловой, его женой, мы учились вместе за одной партой. Потом уже у Мити пошла другая личная жизнь, но тот состав со Смысловой я считаю каноническим. Когда он умер, я пришла в Союз композиторов и увидела коллектив, буквально стекающий со стены. Мне стало их жалко. И мне стало одиноко, мне самой. Я не о них думала, я о себе думала. Корысть взыграла, потому что нет оппонента. Я продумала целую ночь, и решила взять их к себе в театр.

Я не руковожу их творческим процессом. Но я знаю, что у них есть помещение для репетиций, есть возможность делать декорации. Как они читали лекции, так и читают. Как делали этнические эксперименты, так и делают. Остальные участники ансамбля Покровского делают свои дела, я в это не лезу. Я помогла Тамаре Смысловой и тем, кто пришел с ней. Они работают как Ансамбль Дмитрия Покровского, и у них государственный статус, потому что у меня статус государственного театра. Я получаю радость, когда они играют свои спектакли. Просто кайфую.

Ведь я когда-то тоже могла пойти в этнику, это было очень модно. Но делать то, что делают Покровский и «Карагод», мне не хотелось. Я решила выбрать экспериментальный путь, собственный. Фольклор, который собирает и поет Старостин, очень хорош. На 10 минут. И все. А мне надо тащить воз дальше, на полтора часа. И экзотикой тут не вытянешь. Но я тоже умею так петь.

Любая импровизация хороша, когда она подготовлена. Отрепетирована. Никто не знает, сколько мы протянем длинные ноты – я подняла руку, и вступила другая солистка. Никто не знает, какая эмоция будет сегодня. Я могу замедлить темп или ускорить. Но мы все равно знаем, что в этом куске – импровизирует тенор.

Нас в свое время ругали за то, что мы поем без нот во время репетиционного периода. У меня был преподаватель, который ставил мне колы – за импровизации и опевания, которых нет в нотах.

У нас два тенора – один густой, другой очень высокий. Потому один тенор звучит вместе с альтами один-в-один, но дает тембральную окраску, обогащающую альт, придает мясистый тембр. У меня хороший альт – я могу петь в унисон с моими альтами, и никто не разберет, поет мужик или баба. Но замес тенора с альтами получается такой, что это стало нашим ноу-хау. И мне не жалко делиться своими секретами! Я провожу мастер-классы, все рассказываю и показываю.

Разве можно брать за основу пение старушки? Она ведь в молодости пела совсем иначе – звонче! Зачем обижать человека копированием? Ухватил суть, и расскажи это людям. Не надо по-старушечьи шамкать и покряхтывать.

- Сейчас действительно много фольклорных ансамблей поют старушечьими голосами, ориентируясь на нынешнее звучание деревенских бабушек.

- Где они поют?

- Скажем, Анжела Манукян поет именно так, и ездит по всему миру.

- Для меня развитие состоит в творческой свободе. Мне не нужны рамки. Наступит старость, и я спою старческим голосом. Она пока не наступила.

- «Народные» факультеты в советское время выпускали огромное количество музыкантов для народных хоров и ансамблей народных инструментов. Это движение оказалось абсолютно неплодотворным, и вымерло само собой. Причем изрядно скомпрометировав русскую песню.

- Нет-нет, вы путаете оркестры народных инструментов и Государственные хоры. Эти коллективы численностью по 120 человек, в которые входили хор, оркестр, балет – этот искусственно созданный монументализм - сыграли значимую роль. Они олицетворяли единение и грандиозный дух страны. То, чего сейчас нет.

- Но они целое поколение отвернули от русской народной песни.

- Ничего подобного! Вы знаете, сколько народу ходит на выступления Государственного Кубанского народного хора? Гипер-аншлаги. А почему? Люди устали от безверия. Им хочется увидеть силу духа, притулиться к чему-то мощному. К попсе, что ли, притуляться? Современную попсу за столом не поют. Выпьют, и поют народные песни. В Татарии – татарские, в Удмуртии – удмуртские, в русской компании – русские.

Надо возрождать народное искусство. Надо делать так, как чувствуешь. Вперед! Кто сказал, что это правильно, а это неправильно? В культурном пространстве границ нет, запретов нет.

Как-то в начале нашей карьеры мы приехали с концертом в деревню, и в клуб пришло буквально три человека. Девочки мне говорят – давай споем три песни, и поедем. Нет, говорю, мы будем петь полноценную программу. Для этих трех. Сегодня три, завтра тридцать, послезавтра – сто. И так и было.

Сейчас привыкли рассматривать песню как развлечение. А песня – это жизнь. Сколько есть эмоций в человеке, столько жизнь продолжается. И в песнях все это есть, она пробуждает чувства, ковыряет в душе. Я горжусь, когда ко мне после концертов подходят и говорят: «Мы горды, что мы русские, что живем в России». Это высшее счастье для меня. Огромная сила любви из зала идет на сцену, такая мощь!

Поэтому я отметаю вопросы о том, как правильно и неправильно поется народная песня. Каждый может петь так, как хочет, и у каждого есть свой зритель и свои единомышленники. Я жесткий руководитель, не всем в угоду. У меня седьмое поколение в театре, молодая команда. Когда мне стареть? Те, что ушли – не выдержали суровых требований. Мне надо, чтобы все быстро реагировали, чтобы продукт был качественный, чтобы не было развалюх, а собранность была. Чтобы четко выбрасывали энергию там, где надо. Чтобы чувствовали помещение и аудиторию, умели завоевывать зрителя.

Тут целая наука, математика, все просчитывается. Надо знать, когда послать импульс. Это со стороны кажется, что вот заорала Надя…

- Как вы работаете с энергиями?

- Смотрю площадку. Составляю репертуар. Сначала раскачка – я готовлю аудиторию к себе, приручаю. Но бывает и так, что с порога в морду – открылась, и вот я, здрасьте! Главное, ввязаться в драку, и посмотрим, кто победит. А бывает, что приручаешь-приручаешь, а потом шарахнешь так, что начинается жар в зале. Я владею этим ремеслом.

И принимать энергию от зала надо обязательно. Незачем без смысла трепыхаться. Надо ощущать эти энергии, и получать громадное удовольствие! Все по-честному. Никакого обмана. Грамотно составь репертуар, и грамотно его подавай. Очень простые рецепты, но не все его слышат.

Я иной раз прошу своих составить список песен на концерт. Потом спрашиваю – где у тебя акцент, где кульминация, где у тебя финал? Неправильно выстроил. Ты сейчас оторвал людей, и их надо заново готовить к финалу. Четыре произведения спел в никуда – у зрителей отнял время, и себя изуродовал. Где твой кайф? Ты же должен так кайфануть, чтобы они все поняли. Сначала надо поздороваться, презентовать себя – тут каждый высматривает на сцене, баба выглядывает себе мужика, и на баб поглядывает с ревностью… Ребята, говорю, учитывайте все эти тонкости!

Я не говорю, что всегда права. Я извиняться умею, если что. Но я всегда помню, что за мной стоит бренд «Бабкина». У нас был довольно трагический спектакль с симфоническими вставками и невеселым финалом. И я решила так. Выхожу, веселюсь, смеюсь – четыре минуты. Зрители получают то, за чем они пришли. А потом я говорю – то, что будет происходить на сцене, для вас будет непривычно. И для меня тоже! Но зрители уже получили то, чего ждали, режиссер рассказывает про идею спектакля, я переодеваюсь и начинаю представление. Зрители воспринимают так, как надо. Не сделай это предисловие, они приняли бы, но не так легко!

Продолжение следует