— Последний ваш альбом “Капитал” — это уход от попсы, от образа парней на заборе. С чем связаны эти перемены?

— Из попсового мейнстрима мы выбрались еще в 99-м году, когда саботировали запись альбома “Красота” и расторгли контракт с фирмой “Союз”. Та пластинка получилась невнятной, недоделанной, она так и попахивает шизофренией. После нее на нас поставили крест в мейнстриме и большом шоу-бизнесе. Мы исчезли из эфиров радиостанций и с телеэкранов. Но альтернатива и андеграунд — это наш дом родной. Мы начинали как альтернативная группа, были таким панк-кич-кабаре. Вся эта буффонада, пародия была пропитана ненавистью, и ее разрушительный вектор был направлен на то, что происходило в то время на популярной сцене и в среде рок-музыки. А потом мы сами слились с объектом собственных насмешек и в 98-м, когда писали “Красоту”, было много споров, какие-то постоянные наши психи и уезды со студии в Минск… А когда мы поняли, в кого нас превратили после этого альбома, нам было очень стыдно даже в родной Минск возвращаться, потому что многие друзья с нами уже не общались, мы были предателями — за что боролись, на то и напоролись.

— Вы тяжело переживали этот момент?

— Да, мы пили много, принимали наркотики… Все это нам помогало существовать в каком-то кругу наших почитателей, среди которых преобладали гопники и достаточно стремные маргиналы — люди криминогенные. В алкоголическом кураже не замечаешь этого. Тебе помогают уйти от действительности, поют дифирамбы, и у тебя очень много концертов. Сохранить статус звезды в рамках мейнстрима для нас не составляло труда. Меня приглашали приехать в Москву, я умел давать веселые и познавательные интервью, можно было ходить на каналы, осталось много людей, которые к нам питали симпатии, я имею в виду из великих мира сего. В любом случае можно было бы написать тысячу “Ау” и тысячу “Яблонь”, потому что эти песни писались на пикниках и пленэрах в качестве легких импровизаций.

— Но это же ваши песни, вы же от них не отказываетесь.

— Но еще раз говорю, что, когда ты сливаешься с объектом собственных насмешек, уже не видно грань, где ты пародист. Может быть, сам жанр измельчал, потому что в эту нишу ринулось много молодых коллективов, и рок-н-ролльных и попсовых: “Дискотека “Авария”, “Жуки”, “Леприконсы”. Люди стали уже путать, кто есть кто. В общем-то я считаю, что в искусстве очень важна сверхзадача — что ты хочешь сделать. Будем ли мы делать дружеские шаржи или действительно задевать звезд истеблишмента. А мы были в одних гримерках с теми людьми, которых 5—10 лет назад ненавидели. И люди стали нас с ними идентифицировать, а мы совершенно из другой среды. То, что мы делали в начале 90-х, группа “Ленинград” потом стала делать. И это стало культурологическим взрывом, модным и интересным для людей, которые воспринимали это как явление в искусстве. То есть “Тайгер Лилис” и Кустурица все-таки воспринимаются со своим заигрыванием с криминальной тематикой и шансоном — видно, что это искусство. А нас стали воспринимать как натуральных гопников. У нас же в самом названии заложен кич — Ляпис = ляпсус, и Ляпис Трубецкой — из “Двенадцати стульев”. Понятно, речь о том, что люди совершенно никчемные и бесталанные могут с помощью простой словесной мозаики и примитивных музыкальных средств выражения достигнуть громадной популярности. И мы превратились в каких-то обезьянок для фотографирования. Оттуда пришлось пройти долгий путь к тому, чтобы делать то, что тебе хочется.

— Не ощутили нехватку в общении, от вас стали отворачиваться ваши бывшие поклонники — те самые гопники?

— Мы этого и добивались. Было время заняться собой. Ведь деградация — это очень быстрый и веселый процесс, как ехать с ледяной горки, — назад подняться очень тяжело. Я весил 107 килограммов, был вечно пропитый, прокуренный и недовольный. Для меня важный жизненный кроссовер — всегда быть инди, с нонконформизмом, при этом уметь постоять за свои убеждения. Я стал опять заниматься спортом, нашел хорошего тренера по тайскому боксу. Завязал с алкоголем, понятно, что не с первого раза. Но я уже давным-давно не пью и не употребляю никаких наркотиков — не курю марихуану, принципиально, и это не дань модным тенденциям. Мы поняли, что нужно не просто минимизировать шансон в своей музыке, его нужно искоренить. Потому что, как только ты наряду с десятью угарными панк-хитами пишешь одну песню в парадийно-эстрадном стиле, за нее хватается продюсер. Вся система заточена на то, чтобы любой твой компромисс стал народным достоянием. В пластинке “Капитал” мы попытались полностью этого избежать.

— Почему вы никак не можете отказаться от Минска и переехать в Москву?

— Я верю в корни, мне важно географически возвращаться в то место, где я четко ощущаю себя в гармонии. Там живут мои родные и близкие, там есть те продукты, которые мне нравятся. В общем-то там есть люди, которые зависят от меня: мой сын от первого брака, родители. При этом у меня есть принципиальная позиция насчет Белоруссии. Одна из моих жизненных идей, что свободным можно быть даже в тоталитарном обществе. Мы — группа, которая существует в самом тоталитарном европейском государстве, при этом мы суперсвободны. Мы говорим что угодно и ведем себя по-хамски по отношению к власти и при этом остаемся внутренне свободными. Мы ломаем стереотип. Многие считают, что творить и творчески расти можно только в свободном обществе. Я считаю, что это не так. “Буэна Виста Сошиал Клаб” на Кубе — люди улыбаются и свободны. Любая политика — это уже зло. Демократическое общество создает видимость свободы. А Белоруссия — это наша земля, там жил мой дед, прадед. Почему из-за какого-то человека, группы каких-то чиновников, которые узурпировали власть и корчат из себя слуг народа, я должен оттуда линять? Пусть они уезжают!

— А как насчет развивающейся сейчас интернет-культуры с блогосферой, вы во всем этом участвуете?

— Это очень круто. Тимоти Лири — человек, который очень много сделал для того, чтобы люди, не отрываясь от Земли, могли в космос летать с помощью каких-то препаратов. И, кстати, Хантер Томпсон — человек, который мне близок очень. Он последние годы посвящал тому, чтобы человечество не боялось и осваивало все больше и больше кибернетических пространств. Я не великий программист, я — лузер в этой матрице, но мне все это нравится. Это превращает человечество в единый механизм. Существует некое подобие того, что ты можешь выразить свои идеи на планетарном уровне, не достигая высот Папы Римского и не становясь чемпионом мира по боксу. Ты можешь со всей планетой общаться напрямую. Наш клип “Капитал” не рискнул взять ни один канал, но он стал хитом благодаря Интернету. Получается, что в интернет-пространстве не властна прослойка, которая сейчас захватила шоу-бизнес, — люди, которые в свое время были обслуживающим персоналом, которые носили гусли, помогали слепым баянам, певцам и мудрецам, а теперь сами формируют и среду и сами делают големов всевозможных. Столько альтернативных групп чувствуют себя звездами в этом пространстве. Это очень классно, в мое время было трудно рассчитывать на то, что, записав пару песен, ты сможешь ознакомить с ними такое количество людей. Тебе нужно было обязательно сотрудничать с какими-то тщеславными и часто глупыми людьми. Do it yourself — устаревший панковский девиз, но все же.

— Сейчас вы пишете новый альбом, он будет в духе “Капитала”?

— Мы поняли, что надо закреплять успех, если можно так сказать. Хотим показать, что все это было не случайностью. Материал пропитан самоиронией — нам нравится иногда забавляться в рамках образа. Этот альбом будет псевдоэпическим, там мы используем много слов типа “манифест”, опираемся на имена великих — это галантерейный язык, как у обэриутов, много заимствований из древнегреческой мифологии, из скандинавской. Брюнхильда присутствует в наших текстах. Но на самом деле тот же шансон, только мощный и совершенно с другой подачи по музыке — нет уже стадных песен.

— Какой будет основной хит альбома?

— Песня “Манифест”. Она провокационная, с двойным подтекстом. Поется от лица политика, который во время предвыборных кампаний в своем вранье доходит до любых немыслимых обещаний. Выходит человек и обращается к изгоям общества, которые не участвуют в политике, но их очень много. Если их привлечь на свою сторону, то можно в общем-то подавить истеблишмент, заломить большинство. Поэтому человек выходит и говорит: “Друзья! Хиппи и растаманы! Мы легализуем марихуану! Голосуйте за меня! Я такой же, как вы! Бухари, футбольные болельщики, вам мешают менты?! Да я их разгоню! Панки, вы не чувствуете, что я ваш лидер, реинкарнация Сида Вишеса?! Идите ко мне!”. И в этом есть серьезная провокация, потому что самые нонконформисты, самые “тру” иногда оказываются таким же истеблишментом и ведутся потом на любую “ботву”. Кому-то нужен оркестр для выступлений, а кто-то, как в цирке, выходит и делает кувырки. В любом случае сейчас эра “вульгарис”. Все говорят: “Не будем опускаться до толпы”. Мне кажется, надо говорить по-другому: “Мы будем подниматься до толпы”. Потому что в любом случае нужно разговаривать с теми, кто не в теме. С ними нужно вести очень серьезный разговор, чтобы они стали в теме и в общем-то прозрели, что мир намного ярче и интересней и многогранней, чем они думают.