- Ты же, по-моему, музыкальную школу оканчивал?

- Нет, не оканчивал.

- И как стал артистом?

- Да я все еще становлюсь им! Этот процесс происходит всю сознательную жизнь. А в статусе профессионала мой первый выход на сцену отмечен в трудовой книжке - артист-вокалист Сыктывкарской филармонии. Со ставкой 5 рублей 50 копеек.

- Немало по тем временам.

- Маловато. Все зависит от количества концертов. Первый из них никогда не забуду. Февраль, минус 47, выступаем в здании заброшенной церкви, холодрыга. Откопали дрова в сугробах, затопили печки, плеснули туда бензина из бензобака автобуса, потом запустили зрителей. Оказалось, что забыли открыть так называемые вьюшки, которые перегораживают печную трубу, дым пошел в зрительный зал... Как такое забыть?

- Было что-то сопоставимое по значению?

- 1979 год. Победа на всесоюзном конкурсе, на который я поехал от отчаяния, потому что мне уже исполнилось 30 лет. И я понимал: надо что-то совершить в жизни или я так и останусь в деревне, на лесосплаве. Ты понимаешь, о чем я.

- Именно в день этой победы тебе сообщили о смерти отца, перед финальным выступлением...

- Сегодня, спустя 31 год, я уже не могу воспроизвести свое эмоциональное состояние, что я при этом чувствовал. Но я решил, что должен остаться и выступить. На похороны я не успел... Телеграмма пришла поздно, еще позже ее переслали мне из Горьковской филармонии, в которой я работал в те годы. И я получил ее, когда похороны уже состоялись...

- На тебя всегда смотрели как на белую ворону.

- Благодаря этому я и есть до сих пор. Только благодаря этому.

- Не страшно было выступать в Афганистане, когда там шла война?

- Я об этом даже не думал. Тут на характер пошло, мне важно было спеть мою песню «Афганский ветер», где были такие строчки: «Воронка, еще воронка, сквозь лет разлом зачем стучишься, похоронка, в панельный дом»... Тогда считалось, что похоронок на самом деле не существует... Это же был 1985 год.

- Но опасность же была?

- Когда мы садились в Кабуле, экипажи военным артистам разрешали отстрелять кассету с ракетами. Надо было нажать на клавишу - и все. Наши «тушки» так отстреливались тепловыми ракетами. Я стрелял. Еще были заминированные пляжи. Багран и Кандагар, где мы засыпали в казармах под работу реактивных установок «Геоцинт», причем в казармах не было стекол - вместо окон одеяла суконные. Все стекла давно вылетели от работы этих установок. Мы там месяц провели...

- Когда у тебя пропал голос и было неизвестно, будешь ли ты петь дальше, как ты нашел силы бороться?

- Это был удивительный период. Меня прооперировал Ральф Исаакович Райкин, брат Аркадия, в Питере и категорически запретил издавать какие-либо звуки. У меня были записная книжечка с отрывными листочками и карандаш. Писал коротко, лаконично. И я даже ловил кайф от этого состояния, когда болтать не нужно, все коротко и ясно. Страшно было остаться без голоса, и от страха я поступил в Институт культуры в Питере на режиссерское отделение. Окончил в 1987 году.

- Я помню твой спектакль, когда рушились декорации.

- «По дороге в Голливуд». Там было даже землетрясение... Поэтому сегодня мне так трудно взяться за какой-то масштабный спектакль. Я не могу ничего придумать, землетрясения были, реки на сцене, водопады.

- И на дирижабле ты летал...

- Летал, плавал, вертелся, крутился... Список действий невелик, вот, все перебрал.

- Хочется иногда найти жилетку, в которую можно поплакать?

- Честно говоря, да. Но жилетки есть... Они не всегда при мне, понимаешь...

- Высока цена твоего успеха?

- Цена большого успеха - это жизнь.

"КП"