Александр Гелиевич, словно играючи, препарирует смысловую подоплеку популярных шлягеров, обнаруживает в кажущихся пустяковыми песенках бездны разрушительного содержания. Корреспондент "ВМ" решила выяснить, с чего бы философ вдруг решил заняться «эстрадными пустяками».
Парад уродов
– Александр Гелиевич, после того как я прочитала вашу книгу, у меня сложилось впечатление, что вы подшучиваете, даже издеваетесь над читателями. Среднестатистический «потребитель» попсы не будет задумываться над содержанием песенки «Муси-пуси». А вы задумываетесь, да еще и находите в ней глубинные смыслы!
– Комический эффект возникает не потому, что я хотел над кем-то посмеяться. Дело в том, что человек, погруженный в поток банального и мелкого, сам мельчает до такой степени, что переходит из состояния человека в состояние получеловека, некоего призрака, сам становится элементом бессмысленного эстрадного куплета. И вот эта утрата человеком своего метафизического значения, своего достоинства – трагическая вещь. У французского философа Рене Генона есть книга, которая называется «Царство количества и знаки времени», где он описывает нашу цивилизацию как предапокалиптическую.
Название моей книги – это ссылка, аллюзия на фундаментальный труд Генона. Это серьезная и даже страшная книга, из которой следует, что мир заканчивается не через катастрофу – взрывы и какие-то ужасные потрясения, а его отключают, как телевизор, он гаснет, как экран компьютера. Современное общество, россияне – это постлюди, они утратили интеллектуальное и духовное достоинство, они растворились в банальном. И фактически этот конец света уже почти произошел: он происходит на наших глазах под веселую песенку Меладзе, кривляние Киркорова, под морщины Пугачевой. И если где-то смешно в этой книге, то это тяжелый, мрачный смех. Это смех в каком-то смысле даже угрозы, смех глубокого уныния.
– В поле вашего зрения попадают эстрадные исполнители – носители, как вы говорите, апокалиптической энергии.
– Я бы назвал их носителями потрясающего, фундаментального, головокружительного идиотизма, безвкусицы, бескультурия, невежества и бездарности.
Обратите внимание на шансонье 30-х годов – такая простенькая культура кабаре, но это совершенно другое. Это банальная простая культура – она не претенциозна и поэтому не является столь зловещей. Парадокс нашей культуры в том, что самые последние уроды и тяжелые придурки в лице продюсеров, исполнителей, авторов и промоутеров претендуют на то, что они элита. В этом и состоит процесс глобального переворачивания всех ценностей, когда такие люди становятся на центральные позиции в обществе: они купаются в лучах славы, они формируют вкус при том, что сами им не обладают. Бездарность и идиотизм некоторых персонажей доходят до такой степени концентрации, что уже позволяют интерпретировать себя в терминах демонологии.
Те, кто поглупее, наверное, сохранили еще человеческую банальность в обычных размерах. А есть совсем «оторвавшиеся» – типа Кати Лель, мне кажется, она принадлежит уже к следующей фазе. Я имею в виду песни «Мармеладный», «Муси-пуси» – это голос демонов, это голос с той стороны. Такие исполнители становятся некими сосудами темных сил. А когда человек туда рвется, проходя кастинги и «фабрики звезд», он вытравливает из своей души все, что в ней еще остается человеческого. По телевизору можно видеть, как еще нейтральных юношей и девушек постепенно превращают в недолюдей, полных жадности, тщеславия, голода.
– Как относитесь к основополагающему постулату нашего шоу-бизнеса: чем сексуальнее звезда, тем она успешнее?
– Мы немного отстали с этим. Это было в 50–60-е годы. Понятие эротизма в каждой эпохе меняется. Сейчас говорить о сексуальности очень трудно, потому что сексуальность уходит вместе с эпохой модерна. В постмодерне, во время которого мы живем, приходит и некая постсексуальность – когда половая принадлежность начинает восприниматься как нечто вторичное, необязательное, обременительное. Вместо Элвиса Пресли и Марлен Дитрих, которые воплощали в себе как раз эротические архетипы культуры – абсолютный мужчина и абсолютная женщина, сегодня эстрада полна не мужчинами и женщинами, а извращенцами – трансвеститами, гомосексуалистами, людьми, которые утрачивают свою половую специфику (а «секс» по-латыни – это «пол»). Обратите внимание: Моисеев, Сердючка и совсем уже чудовище Песков… большое количество лесбийских женских групп. На самом деле, мы проспали этот сексуальный момент: у нас была эпоха реальной сексуальной притягательности – это сталинское время. Когда на фоне тоталитарного общества на экраны выходили Орлова, Крючков или Чирков, то люди замирали. Я не говорю про парады – это высшая сублимация эротизма. Вместе со сталинским советским модерном наша эпоха созидательно-утвердительного эротизма закончилась. Пришло поколение бесполых, постсексуальных уродов, которые все заполонили. Это парад уродов.
«ВИА Гра» живет в хлороформе
– А, скажем, та же «ВИА Гра» – чем не сексуальна?

– «ВИА Гра» – это на самом деле оживление механических кукол. Это резиновые, искусственные псевдоженщины. В них нет ничего того, что делает женщину женщиной. Обыватель не до конца схватывает эту разницу, и есть еще такие, которые воспринимают «ВИА Гру» как эротическое трио. Но те, кто создает эти образы, все прекрасно понимают: они дефиминизируют то, что показывают в клипах. На самом деле это искусственный звук, искусственный вид. Каждая из этих картин – это постановочный кадр, участником которого может быть кто угодно: женщина или просто манекен. Это некая последовательность движений музея восковых фигур. Если раньше именно женщины были объектом подражания и вдохновляли людей искусства, то сейчас наоборот – искусство создает женщин. Это женщины, созданные из виртуальности. Они абсолютно стерильны. У них явно нет того, что привязывает реальную женщину к внешнему миру, – так стоят в своих стеклянных стаканах турецкие военные, охраняющие мавзолей Кемаля Ататюрка. Участницы «ВИА Гры» явно живут в хлороформе.
– То есть сексуальных красавиц, которые воспроизводят нечто вроде «трам-пампам», вы бы заменили на несимпатичных женщин, поющих умные песни?
– Я считаю, что «трам-пам-пам» «трам-пам-паму» рознь. И поющая некрасивая женщина другой поющей некрасивой умной женщине тоже рознь. Я считаю, что некрасивых женщин нет, особенно умная женщина не может быть некрасивой. И кстати, я не считаю, что поющие «трам-пам-пам» – насквозь дуры. Это формат дуры, и в этот формат женщина, которая гораздо многообразнее и тоньше, жестоко загоняется.
– В своей книге вы упомянули о феномене Валерия Леонтьева, но так и не раскрыли его.

– Я думаю, что раскрыть его практически невозможно. Потому что в Леонтьеве происходила мистерия разложения советского строя и перевод его в постсоветский. Это был приговор – переход от пусть истрепанных, разложившихся, но критериев советской культуры к ее смерти.
И вот эта смерть советской культуры сопряжена с судьбой лично Валерия Леонтьева. Это как гнилое яблоко: вначале оно гниет, а потом из зеленого, красного становится коричневым. Где начало этого загнивания? Леонтьев, мне кажется, был стартом. Поэтому если его судьбу, биографию – что он любит есть, пить, где он воспитывался, вырос, в какую школу ходил – изучить более внимательно, мне кажется, было бы более понятно с точки зрения разгадки мистерии: почему огромная страна с неплохим потенциалом в одночасье рухнула. Все это написано в Леонтьеве. И пока он еще жив, журналистам, которые занимаются метафизикой эстрады, предстоит расшифровать тайну Леонтьева. Это дело моих последователей. Поэтому ответить сам на этот вопрос я не берусь.
Киркорову нужен африканец
– Как прокомментируете развод двух икон нашего шоу-бизнеса – Пугачевой и Киркорова?

– Что я могу сказать? Эти люди на самом-то деле давно умерли, но лишь имитируют жизнь за счет всяких историй. Видимо, уже невозможно привлечь внимание каким-то скандалом, изменами – это уже никого не интересует. Эти отчаявшиеся люди привлекают внимание к себе уже какими-то патологическими вещами. Мужья Пугачевой становятся все моложе и моложе, Киркоров продолжает расти все выше и выше, – сейчас он уже не метр девяносто, а два десять. А теперь появляется Галкин – юморист. Лишь бы держать внимание обывателей. Поверьте, брак 50-летнего певца с 48-летней певицей никого не заинтересует. У певца обязательно должна быть либо 70-летняя пассия, либо 13-летняя наложница. Вот об этом будут верещать пресса и прочие. А лучше, чтобы этот человек был того же пола, а еще лучше другой расы – африканец какой-нибудь, специально для этого привезенный Киркорову. Вот этого еще месяца на три ажиотажа хватит…
Я думаю, что никакой Пугачевой уже не существует, это некий собирательный образ коллективного стареющего советского подсознания. Образ, живущий искусственными медийными ухищрениями.
– Вы считаете, что телевидение создает свою реальность – показывает то, что хочет, и не показывает того, чего не хочет. Дай вам волю, что бы вы «исключили» из телевидения?
– Все! Я считаю, что людей, которые делают наше телевидение, надо казнить. Они виноваты в преступлении над реальностью. Они, конечно, могут найти себе оправдание, но это дело суда. Надо создать телевидение, которое будет работать над идентичностью народа, которое должно задавать серьезные вопросы и обсуждать их, которое должно образовывать людей, а не разлагать их и сталкивать в помойную яму. Телевидение может быть инструментом подъема человека из состояния опустившегося ублюдка, в котором он пребывает сегодня, в состояние человеческого достоинства, а это без веры, патриотизма, усилий и знаний невозможно. Я думаю, что большинство людей, работающих на нашем телевидении, участвуют в преступлении, вколачивая в человеческое сознание абсолютно разлагающие архетипы. Я считаю, что над этими людьми надо устроить Нюрнбергский процесс.
– Телекритики сходятся во мнении, что наиболее разлагающим элементом нашего ТВ является Петросян.
– Я считаю, что пока он жив, у нас вообще ничего в стране не будет. Это пик издевательства. Вы знаете, что уже церковь Петросяна создана? Это уже то состояние человеческого падения, которое даже Пугачевыми не измеряется. В категориях умопомешательства один Петросян, как один вольт или ватт, которые тоже были названы фамилиями разных людей, равен 100 Пугачевым и 50 Антоновым. Человек, который его смотрит, подписывает стране смертный приговор – ускоряет ее вырождение. Я думаю, речь идет о каком-то эксперименте – кто вколотит самую глупую и самую несмешную шутку, тот получит приз в виде «мерседеса». Конечно, чудовищнее Петросяна разве что эта особа в кожаных штанах с совершенно безумным взглядом. Тут уже Катя Лель отдыхает.
– При всем при этом, согласитесь, мы стали жить красивее. Как вы расшифруете распространенное нынче понятие «гламур»?
– Мы стали жить уродливее. Мы превращаемся в уродов, в косых, кривых, в безжизненных, но покрыты эти уроды, как китайские фрукты, блестящей коркой – это и есть гламур. Задача гламура – освободить человека от того, что связывает его со средой, что делает его индивидуальным, особенным, реальным, живым. Гламур все превращает из естественного в искусственное. Я не уверен, что мы стали жить красиво. Современные люди просто меняют свое качество – переходят из реальности в виртуальность, из красоты – в гламур. Я бы рассматривал гламур как антитезу красоты. Гламур – это концентрированная смерть.
ДОСЬЕ «ВМ»
Александр Дугин родился 7 января 1962 года в Москве. Философ, публицист, основатель идейного течения «неоевразийство», основоположник современной российской школы геополитики. С 2001 года лидер общероссийского общественно-политического движения «Евразия». Автор книг «Пути абсолюта», «Конспирология», «Тамплиеры пролетариата», «Мистерии Евразии» и др. Владеет девятью иностранными языками. Женат, двое детей.