Натурализм декораций начала двадцатого века и удивительно детализированный реализм дизайнера сцены Вики Мортимер (Vicki Mortimer) пронизан сюрреалистическим, гротескным и демоническим духом. Создателям удалось показать, как убогую реальность, так и мифическое величие Венеции. Преобладающая тьма перемежается внезапными вспышками света. Золотое сияние, которое встречает главного героя Ашенбаха, из окна комнаты которого открывается великолепный вид, на короткое время окутывает драму надеждой. Но несмотря на все яркие цвета солнечного дня, безоблачное небо над головой, сверкающие бирюзовые воды безграничного моря, есть предчувствие, что не все здесь так легко и безоблачно, и мы понимает это, когда мягкое, густое, неподвижное зеленое свечение приглушает нежно-серо-розовые оттенки. Дизайнер по свету - Паула Констебл (Paule Constable).

Ашенбах – тенор Марк Падмор и гондольер - баритон Джеральд Финли

Удивительно красивая постановка! Великолепны эпизоды, когда Ашенбах прибывает на шикарной гондоле, искусно манипулирующей на сцене сквозь обволакивающий туман; свои впечатления о Венеции чуть позднее он опишет, как «сладковатую лекарственную чистоту, накладывающуюся на запах застоявшихся каналов». И даже крик продавца клубники, когда она рекламирует свои товары, обманчив: потому что ее переспелые фрукты уже напичканы вирусами холеры.

Вечерний променад

Гондольер - наш символический Харон - ведет Ашенбаха к завершающей стадии его судьбы, а весь сюжет укладывается в несколько слов. Немецкий профессор Ашенбах прибывает в Венецию, и вскоре обнаруживает среди гостей молодого польского мальчика Тадзио, отдыхающего со своей матерью и сестрами.

Встреча Ашенбаха (Марк Падмор) и Тадзио (Лео Диксон)

И именно к этому «статному шедевру природы» тянется Ашенбах, предчувствуя неизбежность того, что между ним и юным Тадзио «должны сложиться какие-то отношения и знакомство». Лео Диксон, солист Королевского балета, соблазнительно (а на мой взгляд, просто с любопытством) смотрит на пожилого писателя. Личный контакт Ашенбаха с «Красотой» (опять же Тадзио) присутствует исключительно в воображении первого, и в конце концов эта ситуация гипнотизирует стареющего профессора, вызывая умственный, визуальный и моральный коллапс.

Но о чем эта постановка? О непрекращающимся движении бытия? Из Германии в Венецию, из квартиры в отель, из древней Греции в современный мир, из реальности - в мистику, из реального мира - в мир фантазий, из жизни - в смерть?

Финальная сцена. Смерть Ашенбаха. В центре - Лео Диксон

Получайте музыкальные новости первыми в Telegram!

Да, Густава фон Ашенбаха преследует смерть. И лондонский зритель четко понимает, что за немецкой фамилией скрывается типичный английский джентльмен-интеллектуал, сдержанный и ранимый, с мыслями о смерти и глубоким чувством мистического, возвышенный художник, безнадежно побежденный сексуальными желаниями. 

Мы сочувствуем ему, смеемся над его интимными желаниями, воспоминаниями? У меня нет на этот вопрос ответа.

Хореография Линн Пейдж (Linn Page) - важная часть этой оперы. Тадзио, объект желаний Ашенбаха - немая роль, исполненная с беспечной элегантностью Лео Диксоном (LeoDixon), а танцевальные дуэты Тадзио с Джашиу, которого танцует Олли Белла (Olly Bell) и с Леди Жемчужина (Элизабет Макгориан) чередуются между агрессией и чувственностью.  

Список актеров, задействованных в опере, состоит из двух страниц, но только два певца доминирует на сцене -  тенор и баритон. В роли писателя Ашенбаха – английский тенор Марк Падмор (Mark Padmor), чей голос звучит также свежо и в конце этого длинного вечера, как и в начале. Он демонстрирует непревзойденную остроту ситуации и понимание. Падмор способен привнести острые эмоции в какие-то сцены без излишеств или лирики, трансформируя масштаб драмы на личный уровень.

Семь зловещих персонажей, подталкивающих Ашенбаха к его печальному концу - путешественник, пожилой франт, старый гондольер, менеджер отеля, цирюльник, лидер игроков, а также Голос Диониса, поются одним и тем же лицом – британским баритоном Джеральдом Финли (Gerald Finley): гротескным, призрачным и таинственным; и только голос выдает его, но не актёрская игра. Ричард Фарнс выдает четкое и целенаправленное прочтение партитуры.

Замечательный английский контртенор Тим Мид (Team Mead) был в равной мере проницательным, хотя и немного суровым для Аполлона.

Хор точный, оркестр гибкий. Дирижёр Ричард Фарнс (Richard Farnes) плавно переводит музыку из самых скудных текстур в мимолетные пассажи полного оркестрового свечения. Ударные инструменты оркестра Королевского оперного театра получают редкую возможность сиять, особенно впечатляет вибрафон и глокеншпиль.  

Людмила ЯБЛОКОВА
Фото: Tristram Kenton