Предлагаем вниманию читателей полный вариант интервью, сокращенный вариант которого опубликован в № 3 «Музыкального журнала» за 2013 г.

- После II тура Международного конкурса альтистов Юрия Башмета Вы сказали, что его уровень невероятно высок. Осталось ли это впечатление до конца?

- Думаю даже, что мои впечатления укрепились, но я по-прежнему жду каких-то художественных открытий, ищу выстроенной шкалы справедливых оценок, при этом не забывая, что сегодняшний конкурс - это, по сути, многоборье. Конкурсы – тема отдельная, и к ним можно относиться по-разному. Есть люди, которые замечательно и увлечённо играют только мировую классику, или музыку барокко, или Баха – это их музыкальное кредо. Или те, которые ждут финала, чтобы, если они туда попадут, удачно сыграть с оркестром, например, концерт Шнитке. Очень трудно быть многоборцем, и поэтому на экваторе конкурса бывают неожиданности. Ты слышишь людей, которые очень трудно перевалили с I тура на II и даже думаешь, что не надо было бы уж так загружать конкурсные списки. Но вдруг человек в репертуаре II тура раскрывается замечательно. Или наоборот, люди, которые шли до самого финала и от них ждали очень мощных впечатлений, в финале их не дают. Может быть, не хватало физических сил, бывают технологические вещи, например, связанные с инструментом, на котором играет конкурсант – много тому причин, но это профессиональные частности.

Евгений Баранкин

Но всё равно, я хочу напомнить, что начинался этот конкурс в 1993 году и в этом году ему исполняется ровно 20 лет – это огромный срок для альтового конкурса, который действовал с разной периодичностью. Сначала он проходил каждые два года, потом, если я не ошибаюсь, Мстислав Ростропович посоветовал проводить его раз в три года, чтобы как-то накапливались новые исполнительские генерации. За 20 лет прошло семь конкурсов, и он неизмеримо вырос. При этом всегда бывали открытия, и всегда на каждом конкурсе «в сухом остатке» оставались один-два-три музыканта, которые сейчас играют на высшем уровне современного исполнительства. Открытия были всегда, просто процент художественного и технического брака на I туре, когда всё-таки появлялись те, кого мы называем «музыкальными туристами», был больше. Не забудьте что это альтисты, которые должны были предъявить жюри практически своеобразную энциклопедию альтовой музыки.

– Можно сказать, что такого количества участников не было ни на одном альтовом конкурсе?

– Ни на одном. Это очень высокая планка, и я скажу, что всего один или два человека с чем-то не справились на I туре. Единственное, что я не люблю вообще – это когда играют фальшиво, когда неточная интонация. На этот раз, если кто-то не проходил на II тур – это не означало, что он не готов технически. Музыкантов, которые были не готовы технически, почти не было. Но были люди, которые не совсем понимали то, что они играют обязательную пьесу. В данном случае речь идёт об «Элегии» Игоря Стравинского – изумительном произведении, которое мы прослушали 48 раз на I туре. Очень интересно, как каждый представлял, например, свой образ этой музыки. Я не знаю, что точно имел в виду Стравинский, но у этого произведения есть какая-то фантастическая драматургия и аура. Есть люди, которые играют это сочинение, честно выигрывая все ноты. Но иногда думаешь – вообще играл ли он те же ноты того же Стравинского, чей текст лежал перед членами жюри? Кажется, что этот конкурсант не очень понял, что написал Игорь Фёдорович. Эта пьеса дает свободу для очень многих ярких открытий, когда люди могут одну и ту же музыку прочитать как элегическое произведение, как драматическое, как трагическое, как произведение с какими-то ироническими интонациями. И тогда это действительно очень интересно слушать и это не надоедает.

Я хочу добавить одну очень важную вещь для общей информации. Когда конкурс только начинался, разные источники откликов на создание этого конкурса очень скептически относились к тому, что Башмет создал определённый прецедент, что в его жюри, кроме председателя – выдающегося музыканта современности, альтиста Юрия Башмета, больше концертирующих альтистов нет. В жюри последнего, седьмого конкурса, был концертмейстер группы альтов оркестра Берлинской филармонии Вальфред Штреллер, но он не концертирует сольно. В нашем жюри были представители разных музыкальных направлений в своих профессиях, но в игре на альте, кроме двух названных выше, никто из нас не был замечен. Ну, только если кто-то ночью наклеивает бороду и в темноте занимается на альте! На самом деле, я хочу сказать, что этот принцип сегодня получился очень убедительным. Не потому, что именно мы сидели в этом жюри – здесь могли бы быть другие люди. Просто сегодня технология всё-таки в любом случае остаётся в стороне.

Я хочу сказать с определённой долей раздражения, что именно многие наши конкурсы, в частности конкурс Чайковского, в последнее время становятся малоудачными именно потому, что в их жюри сидят узкие профессионалы, и цеховые интересы этих направлений становятся преобладающими в отборе и оценке. А в том направлении, которое выбрал Юрий Башмет, не столь важна возможность оценить, какой аппликатурой лучше играть то или иное произведение. Потому что здесь оценивается художественная образность, качество исполнения и перспективы артиста. Все эти три составляющих являются главными в сегодняшнем концертном мире. Как бы кто замечательно ни играл и ни выигрывал все ноты, или принадлежал к школе этого педагога, а не к школе другого педагога, то это ничего не даёт.

Это надо делать в учебном заведении – там есть экзамены, там есть или могут быть внутренние студенческие конкурсы, и как говорят в этом случае, флаг им в руки. Это учебный процесс. Художественная конкуренция на конкурсах стала публичной, с трансляциями, с записями – это не школярство, это уже искусство.

Поэтому тот принцип формирования жюри, который был выбран Башметом и применяется им уже 20 лет – я говорю сейчас о самой экстравагантной краске в жюри этого конкурса – приглашении в него актёров, имеет совершенно реальные преимущества. Пусть они даже не принимают какого-то особого участия в обсуждении – их слово точно не является решающим. И вместе с тем, я помню какие-то их отдельные слова, точные наблюдения. Они музыкальные люди по своему характеру. Такие актеры, как Олег Меньшиков, или на первом конкурсе Никита Михалков, или очень музыкальная Татьяна Друбич, у которой дочь – пианистка и композитор, или грузинский актёр Кахи Кавсадзе, или Сергей Шакуров – это люди, которые истово любят музыку, они с уважением и вниманием слушали всё, что говорят другие члены жюри, но они всегда имели возможность высказаться. Их мнение в подавляющем большинстве могло выглядеть иногда эмоциональным, иногда чуть наивным, но уверяю вас, очень объективным и убедительным.

Вспоминая все конкурсы и их результаты, у меня ни разу не было такого ощущения, что я зря там сидел в жюри, или что мне было стыдно подписывать итоговые протоколы или лауреатские дипломы. Ещё хочу заметить, что многие лауреаты предыдущих конкурсов стали звёздами альтового искусства. Читая в буклете краткие биографии участников, я получаю какое-то особое личное удовольствие. Там написано – такой-то в последнее время занимается в мастер-классах такого-то – и я вижу имена двух – трёх людей, которые были лауреатами первых двух конкурсов, и они уже стали заметными персонами. На первом конкурсе третью премию получила замечательная альтистка, которая уже давно играет в сегодняшнем составе ансамбля «Солисты Москвы» под руководством Башмета – Нина Мачарадзе. А на этом конкурсе играл её сын – Георгий Ковалёв. Я его помню ещё совсем маленьким мальчиком, он сейчас учится за рубежом, у других педагогов. Он приехал, сыграл замечательно, и если мама тогда получила третью премию, то он с большим успехом получил вторую, и получил специальный приз за лучшее исполнение концерта Шнитке. Так что теперь конкурс уже имеет семейную традицию, успешно растёт новая генерация альтистов. Я думаю, что это не единственный случай – внутренние связи есть и другие.

Лауреат первой премии Игорь Найдин – альтист легендарного Квартета Бородина, Михаил Березницкий – преподает в Московской консерватории, Александр Акимов, победитель прошлого конкурса, возглавил альтовую группу «Виртуозов Москвы» под руководством Владимира Спивакова. Я могу назвать ещё много замечательных альтистов и очень интересных музыкантов. А некоторые из них потом находят себя в каких-то других профессиях, современном менеджменте. Одним из очень успешных директоров программ (так называются менеджеры Московской филармонии) последние несколько лет является Геннадий Вал – в прошлом альтист и участник одного из конкурсов Башмета.

Если чуть-чуть оторваться от благостных наблюдений, хотя они и превалируют над негативными, в этот раз среди чуть странных, не очень понятных мотиваций было то, что не меньше человек пяти, или может быть семи конкурсантов играли на конкурсе вторично, некоторые из них играли на прошлом. Я всегда думаю – для чего? Или он стал играть намного лучше, или его что-то в прошлый раз не устроило, или у него есть какие-то другие амбиции. Но, увы, из тех, кто играли снова, подавляющее большинство не сделали шага вперёд.

– Даже наоборот.

– Наоборот, да. Я не буду называть их имена. Правда есть и другие примеры, в частности тот же Георгий Ковалёв. Он в прошлый раз играл очень хорошо, получил приз «Надежда». Все обратили внимание на его дарование, но он тогда не стал участником финала конкурса. А в этот раз он этот шаг успешно сделал. Но к остальным это не относится, и это иногда обидно, потому что они в большинстве своём не продемонстрировали какой-то прогресс по сравнению с прошлым конкурсом. Хотя не в качестве их защиты стоит отметить, что этот конкурс был сильнее по своим участникам.

Каждый конкурс – музыкальный калейдоскоп, ни один конкурс не бывает похож на другой. Они складываются так, как они есть. И это должна знать наша почтенная публика. Мы часами сидим в жюри, обсуждая переход с I тура на II, со II на III, и, наконец, в финал. А еще потом нужно выйти к лауреатам и публике объявить результаты. И вот тут начинаются, говоря немузыкальным языком, «наезды»: «Как вы могли не пропустить такой талант, или почему он получил у вас вторую премию, хотя он должен получить диплом, а дипломант должен быть третьим…». Мы, сидя в жюри, об этом не думаем, но сталкиваться с этим приходится. Ребята, садитесь в жюри, и оценивайте так, как считаете нужным. Ваше право высказывать своё мнение, мы можем его услышать, но всё-таки, поскольку нам это доверили, и нас сюда пригласили в это жюри – мы высказываем своё мнение, и, пожалуйста, вы можете с ним не соглашаться. Единственно, можно предложить в качестве компромисса делать то, что делают в разных странах на кино- или театральных фестивалях, на музыкальных я как-то не очень помню – можно параллельно при пресс-центре создавать жюри из музыкальных критиков или журналистов и пусть они дадут свои призы, или пусть назовут имена своих фаворитов. Есть же на многих конкурсах приз слушательских симпатий.

– К сожалению, я должен отметить, что на этом конкурсе прессы практически не было.

– Я сейчас даже не готов обсуждать эту тему, но если вы можете, обратите на нее внимание. Во-первых, я хотел бы узнать, есть ли вообще у сегодняшней музыкальной прессы интерес к таким специализированным конкурсам, или их надо специально приглашать, создавать особые условия, или их нужно заранее собирать, чтобы заинтересовать их чем-то? Если бы я мог заранее рассказать кому-то просто как человек своей профессии, то, может быть, на нашем конкурсе чаще появлялись бы музыкальные критики, музыковеды, музыкальные журналисты или просто журналисты. Но это уже не ко мне, а к организаторам.

Ли Хва Юн

– Как бы Вы могли оценить результаты распределения мест? Меня в первую очередь интересует отношение к тому, что впервые за семь конкурсов присужден Гран При. Насколько присуждение Гран При Хва Юн Ли – такой молодой альтистке, которой всего лишь 16 лет, оправданно, или это всего лишь большой аванс?

– Я думаю, что в 16 лет любой приз является авансом. Мы не знаем, как Боженька распорядится, и как на этого человека обратят внимание. Как говорится, «Москва слезам не верит». Мы, искушённые профессионалы, многие из которых руководят крупными музыкальными конкурсами, крупными музыкальными и телевизионными компаниями, специальными концертными прокатными организациями, или экспертными советами, сами должны убедиться, услышав этот талант. И вот на наших глазах выходит играть застенчивая девочка. Мы, конечно, заглядываем в буклет и читаем, что эта юная девушка 1996 года рождения, живущая в Южной Корее, в городе Сеуле. И что же мы слышим? Мы были поражены, как она может погружаться в глубины музыки Баха или прекрасно играть с незнакомым партнёром дуэт Моцарта. Или как человек, живущий в другой ментальной среде, проникает в глубины брамсовской сонаты, музыки Шумана или концерта Бартока – труднейшего, сложнейшего, с которым сам Юрий Башмет выиграл знаменитый свой конкурс, с которого началось его мировое восхождение. И всё это сыграно с таким пониманием, с таким художественным наполнением! Это ведь не просто демонстрация уникальной виртуозности.

Сейчас часто на скрипичных или фортепианных конкурсах появляются ребята 12-13 лет, у которых пальцы двигаются так, что иногда действительно становиться страшно, просто это какой-то феномен! Но там речь идёт о чистой виртуозности. А в случае Хва Юн Ли всё владение инструментом подчинено только художественной идее. Это какое-то интуитивное дарование и глубинное понимание смысла играемой музыки. И поэтому на каждого из нас в отдельности, а мы часто сидели не вместе, а в разных местах зала и общались только после прослушивания, эта кореянка произвела сильнейшее впечатление. Мы все, не сговариваясь, поняли, что столкнулись с незауряднейшим явлением. Что будет дальше – время покажет, но отнять, то, что у неё сегодня есть, уже невозможно. Хва Юн Ли сама по себе девочка достаточно застенчивая и совсем юная. Однако то, что она продемонстрировала нам и публике во всех турах – было потрясением. Я лично дважды слышал, как после её выступления председатель жюри, безусловно, выдающийся музыкант, кричал «Браво!» И никто не сказал: «Знаете, давайте подождём, а может не сейчас?» Когда мы это всё услышали, то с точки зрения художественного события, если Гран При вообще существует, то это и был Гран При.

Я сам проголосовал практически за те премии, что здесь были присуждены. Мне очень понравился на всех турах Михаил Ковальков, понравилась его подготовка, я его слышал не только на конкурсе, он недавно играл в Московской филармонии с оркестром в специальной филармонической программе продвижения молодых. Он сыграл все туры замечательно, получил несколько дополнительных, очень убедительных призов, победителем конкурса не стал, но высокую премию он получил. Может быть, ему чуть-чуть не хватило какого-то свежего взгляда на музыку альтового Концерта Шнитке, может быть он устал к концу – бывает и так. Мне так показалось, я говорю о своем мнении.

Мне очень понравилась первая премия – корейская скрипачка с забавным именем Юра Ли – прямо для рубрики «Музыканты шутят». Такая шутка, которая родилась тут же, с первого же тура. Всё время задавали вопрос: «Юра ли?» Имея в виду, не появился ли новый Башмет? Это очень хорошая альтистка, по-настоящему очень мощная, энергетическая, очень подготовленная.

– Она еще и скрипачка.

– Может быть, вполне. У нас буклеты появились позже, чем начался конкурс, и я вообще уже давно очень редко обращаюсь к ним, чтобы получить дополнительную информацию. Мне как-то без неё легче, она мне нужна только тогда, когда мне нужно узнать, где развивается музыкант.

– Она по скрипке ученица Анны Чумаченко. Вы, может быть, помните её брата скрипача Николаса Чумаченко, получившего премию на одном из первых конкурсов Чайковского?

– Да, я об Анне знаю очень хорошо. Она сейчас демонстрирует выдающиеся педагогические результаты. Что же касается Юры Ли и то, что она училась и как скрипачка – я об этом не знал, но первую премию она получила совершенно заслуженно, и альтистка она первоклассная.

Мне очень понравился француз Адриен Буассо – артистичен и музыкален. Мне очень понравился, я уже о нём говорил, Георгий Ковалёв – очень яркий, наполненный музыкой, замечательно организованной подготовкой, с очень хорошими нервной системой и физически кондициями, что тоже очень важно. Он не только не устал к концу конкурса, а с каждым туром прибавлял, и это было видно с самого начала.

Мне даже, в каком смысле, жалко дипломантов – они тоже выступили очень достойно! Хотя они вышли в финал и полагающиеся награды и вознаграждения – это уже большой успех, но как сказал Булат Шалвович Окуджава: «На всех пряников не хватает».

– Скажите, пожалуйста, можно ли через три или четыре года собрать такой же «убойный» конкурс, как на этот раз?

– Это лотерея. Вот Конкурс Чайковского – для меня его будущая судьба кажется очень подозрительной. Я бы его закрыл, провёл бы большую «химчистку» какую-то, и открыл бы его вообще в каком-то другом обличье. Но наш конкурс, благодаря таким музыкантам, как Башмет, благодаря вообще альтистам, которые сейчас совершенно по-другому играют на этом инструменте, стал интересен многим.

Сегодня это оказывает влияние даже на строительство инструментов – новые альты стали делать очень звучными, их заставляет жизнь, потому что они должны конкурировать со старыми инструментами. Сейчас есть очень хорошие мастера, которые делают новые альты. И есть очень хорошие педагогические крупные центры, не только в Европе, но и в Америке, и в Юго-Восточной Азии, и в Москве безусловно, потому что здесь преподают такие мэтры, как Юрий Башмет, Роман Балашов, Галина Одинец и Юрий Тканов – это всё мощные самодостаточные педагогические центры. Сегодня практически в каждом оркестре Москвы, Петербурга и в других городах, где я бываю – альтовые группы просто первоклассные, интонационно и энергетически. Альт, как инструмент, уже на таком большом подъёме, что обратного пути нет. Альтовое знамя в надежных руках, радует активное присутствие в нашей музыкальной жизни прошлых лауреатов, того же Александра Акимова, который вошёл в топ-программы Московской филармонии, и играет и со своим коллективом «Виртуозы Москвы», и тоже уже преподает. Поэтому по отношению к этому конкурсу и к альту, как к инструменту, я лично отношусь вообще, и в перспективе с очень большим уважением и с большой дозой оптимизма.

– В этой связи как раз хотел спросить вот о чём. Давно известно, не знаю, насколько резко я об этом скажу, но когда любой струнник, будь то скрипка, альт или виолончель, садится в оркестр и является членом оркестровой группы, то это наносит, с моей точки зрения, непоправимый вред этому музыканту как солисту. Как сочетать такое?

– Это вообще действительно вопрос непростой и болезненный. Я бы сейчас очень глубоко не стал бы внедряться, потому что это отдельная тема, она дискуссионная, и она даже не только диалог, это разговор разных людей, и можно было бы организовать что-то вроде круглого стола. Но я хочу сказать такую вещь: здесь только есть одна принципиальная ошибка, это не только я об этом говорю, это уже давно обсуждается. Струнников в учебных заведениях с самого начала не ориентируют на игру в оркестре и ансамбле. Они все проходят в основном сольный репертуар, потом проходят камерный репертуар. Они, конечно, проходят практику в оркестре, но они все, так получается, начиная там с концерта Ридинга, если говорить о скрипачах, или фортепианных «Бирюльках» Майкапара и т.д., всё равно они проходят через весь огромный сольный репертуар, а потом это им никогда не пригодится, когда они садятся в оркестр.

Сделать сольную музыкальную карьеру или карьеру камерного ансамблиста на национальном, региональном или международном уровне могут только самые сильные, самые яркие, самые амбициозные, самые талантливые и имеющие какую-то особую музыкальную душу. Но таких очень мало. Их же не ссылают, чтобы они перестали играть на альте или скрипке, и начинали чинить примусы. Нет, они, как и во всем мире, могут посвятить себя благородному делу педагогики, они могут становиться людьми другой профессии, тоже в этом ничего страшного. Даже не буду о себе рассказывать, таких примеров очень много, когда человек в какой-то момент перерастает свой инструмент, и он становится дирижёром в одном случае, или музыкальным менеджером в другом случае, или музыкальным редактором, или издателем, или продюсером. Так что без этого музыкального образования стать человеком этих профессий, о которой я говорил, невозможно или почти невозможно. Человек, который начинает заниматься музыкой, он занимается музыкой, и у него в книге Божественной не написано, что он - будущий Рихтер, Ойстрах, Ростропович, Хейфец или Тосканини. Там написано, что он - музыкант. Если он хороший музыкант, то он может реализовать себя во многих направлениях, а если не может, то, как и любой человек в любой профессии, стоит, может быть, поменять, ничего такого страшного...

– Я бы хотел спросить, какой Вы видите механизм поощрения сольного направления. Я имею в виду альтистов. Скрипачам в этом смысле проще, у них более обширный репертуар.

– Я вообще думаю, что альтист-солист – это профессия супер-штучная. Альтист как член небольшого камерного коллектива – это важнейшее, может быть, направление в карьере. Альтист в квартете, альтист в камерном оркестре или ансамбле – это замечательная работа. Но и альтист в хорошем оркестре под руководством одарённого дирижёра, когда он может сесть в оркестр и на своем любимом инструменте играть вместе с огромным коллективом в сто человек какую-нибудь знаменитую тему из Восьмой симфонии Шостаковича или ещё что-то, - ведь это тоже потрясающе, стать частью огромного симфонического полотна! Или сидеть в оркестре и играть в оперном театре тетралогию Вагнера – это тоже уникальная возможность стать частью целого.

Ну, а как выстраивать образование – это не ко мне. Просто я думаю, и не только я, что существует колоссальное перепроизводство музыкантов вообще и особенно пианистов. И это одна, очень драматическая история, которая сейчас происходит с музыкальным образованием и воспитанием.

Вторая, такая драматическая часть, что человек, который не становится солистом с соответствующими гастролями и гонорарами, если он не член грантового симфонического или камерного оркестра, где он получает насколько возможно достойную зарплату, он не может на эту зарплату прожить. А если он хочет стать педагогом или работать в каких-то подобных структурах, то можно сказать – туши свет. Педагоги уже особенно нигде не нужны, и придти сейчас преподавать альт в районную музыкальную школу, - ты и учеников себе не найдёшь, ты не сможешь содержать семью, ты не сможешь получать хоть какое-то достойное вознаграждение за свой труд.

А если ты играл, учился у хорошего педагога, ты хорошо научен и можешь учить других? В европейских странах кризис тоже что-то немножко изменил для них в худшую сторону, но всё-таки это достойная работа, и если человек говорит, что он педагог и он преподает в колледже, или в высшей школе или просто в школе, то это достойный член общества, и это нормально оплачиваемая работа, и она социально защищена. У нас – поставлю только многоточие. У меня очень грустные результаты наблюдения.

– Как Вы можете оценить альтовый концерт Игоря Райхельсона?

– Вы знаете, есть сейчас такая традиция, что во многих странах мира при определённых оркестрах, при определённых камерных составах – это очень принято в Америке и в Европе, да и в Латинской Америке – есть композиторы, которые получают какую-то особую привилегию работать с этим коллективом и писать для него музыку. Игорь Райхельсон, выходец из России и много лет живший в США, снова появился на родине лет десять назад, начав активное творческое сотрудничество с Юрием Башметом и его музыкальным окружением. Башмету очень нравится его музыка, она нравится и публике, и маэстро стал её заказывать и активно исполнять разными составами. А в данном случае это «башметовский» конкурс, и его право заказывать сочинения тем, кого он считает творчески состоятельными.

В данном случае современному автору в конкурсной программе финала пришлось конкурировать с альтовыми концертами Бартока, Уолтона и Шнитке. Согласитесь, конкуренция жесткая! Однако одна из победительниц конкурса Юра Ли выбрала именно этот концерт, сыграла его прекрасно, и её выбор был поддержан специальным призом жюри.